Ассегай

Вырваться из полусонного блаженства, набрать скорость — на все это хватило считанных мгновений. Слон еще не знал, откуда исходит опасность, он доверял птахам, а потому просто рванул вперед, уходя от охотника под углом в тридцать градусов. Не ожидавший такой быстроты и проворства от животного столь огромной массы, Леон на секунду опешил, но уже в следующий миг сорвался с места. Теперь все решало время. В спринте человек еще может соперничать со слоном, однако чем дальше, тем вернее преимущество будет переходить к четвероногому. На бегу Леон бросил взгляд на великана. Широкие, как паруса, уши были прижаты к черепу, открывая длинную вертикальную прорезь, голова при этом прыгала вверх-вниз при каждом шаге. Пронзительно пищали волоклюи. За спиной кричали что-то Лойкот и Маниоро. Все спуталось, смешалось, пришло в движение и сбивало с толку, а тем временем слон быстро уходил. Еще несколько шагов, и его будет не достать.

Леон остановился. Резко, словно налетел на столб. Он ничего не слышал и видел только одно: вертикальную щель на скачущей вверх-вниз голове. Приклад сам уперся в плечо, взгляд скользнул по сдвоенным стволам. Время замерло. Мир остановился, как бывает только во сне. С глаз будто спала пелена — зрение обострилось, словно заточенное алмазом. Он видел не только колышущуюся стену серой шкуры, не только распластанные уши — он видел то, что под ними. Мозг. Перси Филипс называл такое ощущение охотничьим глазом. Сейчас, когда охотничий глаз открылся у него самого, Леон проник им сквозь плоть и кости и мог в точности описать положение мозга, органа величиной с футбольный мяч, расположенного за вертикальной щелью ушного отверстия.

Ружье грохнуло, и даже яркое солнце не помешало увидеть вырвавшееся из ствола пламя. Странно, но Леон не сознавал, что спустил курок, и лишь слегка почувствовал отдачу, когда сила в пять тысяч фунтов двинула его в плечо. На зрении это никак не отразилось: он ясно видел, как пуля вошла в цель в двух дюймах позади ушной щели. Там, где и требовалось. Он видел, как мигнул и закрылся ближний к нему правый глаз, слышал, как пуля ударилась о кость — звук получился такой же, какой бывает, когда топор лесоруба вонзается в лиственницу. Наделенный даром охотничьего глаза, Леон представил, как эта самая пуля проходит кость и ткани и разрывает мозг.

Слон закинул голову, и длинные клыки на мгновение выставились в небо. Потом передние ноги подломились, и он тяжело рухнул на колени. От удара дрогнула земля. В воздух взметнулось облако пыли. Слон лежал на подломившихся передних ногах, словно приглашая себе на спину погонщика. Голову поддерживали уткнувшиеся в землю бивни. Невидящие глаза оставались открытыми. Хвост шевельнулся только раз. Эхо выстрела еще звенело у Леона в голове, но все вокруг затихло.

Даже мертвый слон убивает! — прозвучало в голове предупреждение Перси. — Не забывай про coup de grâce.[2] Леон снова поднял ружье, отыскал взглядом складку под мышкой. Еще один выстрел. Великан не вздрогнул, когда вторая пуля пробила сердце.

Леон медленно подошел к поверженному гиганту, протянул руку к неподвижному янтарному глазу, дотронулся подушечкой пальца. Глаз не мигнул. Ноги вдруг обмякли, как вареные спагетти. Он опустился на землю, прислонился к плечу мертвого зверя и закрыл глаза. Он ничего не чувствовал, как будто все эмоции выгорели, как будто внутри не осталось абсолютно ничего. Ни восторга, ни радости, ни сожаления или раскаяния из-за того, что от его руки погибло столь прекрасное существо. Это все придет потом. Пока была одна щемящая пустота — словно он только что отлюбил прекрасную женщину.

Оставалось только доставить добытую кость к железной дороге. Найти носильщиков Леон поручил Маниоро и Лойкоту. Искать их следовало в дальних деревнях, поскольку воины масаи посчитали бы такую работу недостойной себя. Следующие пять дней Леон и Ишмаэль провели вдвоем, держась на приличном расстоянии от разлагающейся, зловонной, раздувшейся груды плоти.

Ночи выдались беспокойные — гора мяса привлекала падальщиков, которые стекались к ней с наступлением темноты. Визжали и скулили шакалы, заливались мерзким хохотом гиены, и все выли, тявкали и дрались за каждый кусок. На третью ночь подошли львы, добавив к общей какофонии свой властный рев. Ишмаэль проводил темное время на дереве, где читал стихи из Корана и призывал Аллаха для защиты от «демонов».

На шестой день посыльные вернулись, приведя с собой носильщиков — несколько мужчин из племени луо, которых Маниоро нанял за десять шиллингов.

— Десять шиллингов в день каждому? — возмутился Леон.

Такое расточительство было ему не по карману — все его состояние едва превышало эту сумму.

— Нет, бвана, десять шиллингов на всех.

— То есть на всех шестерых по десять шиллингов в день?

Легче от такого расклада становилось не намного.

— Нет, бвана. Они несут бивни к железной дороге, и ты даешь на всех десять шиллингов. А сколько дней — это не важно.

Леон облегченно вздохнул.