Ассегай

И сразу увидели громадного черного слона, стоявшего под большим деревом примерно в трех сотнях шагов от них. Переминаясь с ноги на ногу, лениво обмахиваясь ушами, положив хобот на левый, единственный видимый бивень, животное, похоже, отдыхало. Второй бивень был полностью скрыт массивным туловищем, но Леон о нем даже не думал – он все еще не мог поверить в то, что видел. Таких размеров могла бы, наверное, достигать мраморная статуя из какого-нибудь греческого храма.

– Ветер? Что у нас с ветром? – шепотом спросил он у Маниоро.

Масаи снова подобрал щепотку земли и, растерев в пыль, пропустил между пальцами. Потом вытер ладонь и сделал знак не менее выразительный, чем любое слово. Ветра нет.

Леон открыл стволы и одновременно достал из кармана два смазанных маслом патрона. Прежде чем заряжать, тщательно осмотрел их и вытер о рубашку. Потом закрыл ружье, сунул приклад под мышку и, кивнув Маниоро, двинулся вперед, используя в качестве прикрытия ближайшее дерево.

Ствол закрывал от него голову слона, но туловище выступало по обе стороны. В какой-то момент проскользнувший сквозь полог листвы солнечный лучик упал на загнутый вверх бивень, и кость будто вспыхнула. Подобравшись ближе, Леон услышал громкое, напоминающее рокот далекого грома урчание в животе великана. Он продолжал идти напрямик, медленно, с преувеличенной осторожностью, проверяя каждый шаг и держа оружие на изготовку.

Вообще-то, «холланд» считается оружием ближнего боя. Перед тем как выйти из Тандала-кемпа, Леон проверил его в стрельбе по мишеням и выяснил, что при данной регулировке стволов наилучшая дистанция для поражения цели – тридцать ярдов. Увеличение расстояния вело к тому, что пули рассеивались самым непредсказуемым образом. Он знал, что должен стрелять только наверняка, а для этого нужно подойти как можно ближе. Лучше всего из-за орешника. Леон уже видел копошащихся в складках серой кожи волоклюев. Их было пять или шесть, этих маленьких, юрких желтых пташек с плоскими красными клювами, которыми они выклевывали клещей, блох и прочих кровососущих паразитов. Одна птичка забралась слону в ухо, и он раздраженно мотнул головой, прогоняя ее из чувствительного органа. Другие, обосновавшиеся на брюхе и в промежности великана, деловито занимались своим делом. И вдруг, заметив приближение человека, разом вспорхнули с боков и живота и уселись рядком вдоль хребта, глядя на чужака крохотными бусинками глаз.

Маниоро попытался предупредить Леона, однако подать голос не решился, а сам Леон, думавший лишь о том, чтобы подобраться поближе, не заметил отчаянных жестов масаи. До выбранного в качестве укрытия орешника оставалось не больше дюжины шагов, когда вся стайка волоклюев сорвалась со спины слона, громким чириканьем подавая сигнал опасности. Этот знак великан понял хорошо, потому что птицы были не только его грумами, но и стражами.

Вырваться из полусонного блаженства, набрать скорость – на все это хватило считаных мгновений. Слон еще не знал, откуда исходит опасность, он доверял птахам, а потому просто рванул вперед, уходя от охотника под углом в тридцать градусов. Не ожидавший такой быстроты и проворства от животного столь огромной массы, Леон на секунду опешил, но уже в следующий миг сорвался с места. Теперь все решало время. В спринте человек еще может соперничать со слоном, однако чем дальше, тем вернее преимущество будет переходить к четвероногому. На бегу Леон бросил взгляд на великана. Широкие, как паруса, уши были прижаты к черепу, открывая длинную вертикальную прорезь, голова при этом прыгала вверх-вниз при каждом шаге. Пронзительно пищали волоклюи. За спиной кричали что-то Лойкот и Маниоро. Все спуталось, смешалось, пришло в движение и сбивало с толку, а тем временем слон быстро уходил. Еще несколько шагов – и его будет не достать.

Леон остановился. Резко, словно налетел на столб. Он ничего не слышал и видел только одно: вертикальную щель на скачущей вверх-вниз голове. Приклад сам уперся в плечо, взгляд скользнул по сдвоенным стволам. Время замерло. Мир остановился, как бывает только во сне. С глаз будто спала пелена – зрение обострилось, словно заточенное алмазом. Он видел не только колышущуюся стену серой шкуры, не только распластанные уши – он видел то, что под ними. Мозг. Перси Филипс называл такое ощущение охотничьим глазом. Сейчас, когда охотничий глаз открылся у него самого, Леон проник им сквозь плоть и кости и мог в точности описать положение мозга, органа величиной с футбольный мяч, расположенного за вертикальной щелью ушного отверстия.