Тем зимним утром холодный ветер так и норовил пробраться под воротник куртки Саула Эванса, пока он шагал по тропинке к маяку. Накануне ночью разразился шторм, и ниже и слева от него серел океан, катил валы под тускло-голубым небом, а заросли тростника раскачивались и шелестели. На берег выбросило обломки дерева, бутылки, потускневшие белые буи и тушу мертвой рыбы-молот, опутанные водорослями, но никаких серьезных разрушений ни здесь, ни в деревне шторм не причинил.
У ног его стелились ветки ежевики, по обе стороны от тропы тянулись густые сероватые заросли чертополоха, который зацветет пурпурными цветами весной и летом. А справа под жалобные крики поганок и малых гоголей чернели пруды. Черные дрозды, примостившиеся на тонких низких ветках деревьев, в страхе взлетели при его приближении, а потом всей дружной крикливой компанией снова заняли насиженные места. В воздухе свежо и остро пахло солью, примешивался и легкий запах гари – им тянуло то ли от ближайшего дома, то ли от плохо затушенного костра.
До встречи с Чарли Саул жил на маяке вот уже лет пять, и продолжал жить там же, но вчера вечером остался ночевать в деревне, примерно в миле отсюда, в коттедже Чарли. Это было нечто новенькое и никак не обговаривалось, но когда Саул собрался одеваться и уходить, Чарли подтолкнул его к постели. Такое проявление радушия вызвало робкую полуулыбку на губах у Саула.
Чарли даже не шелохнулся, когда Саул поднялся с постели, оделся, сделал яичницу на завтрак. Оставил щедрую порцию для Чарли на сковородке под крышкой вместе с долькой апельсина и куском хлеба в тостере, рядом приложил коротенькую записку. Уже у двери он обернулся и посмотрел на человека, который лежал на спине, полуприкрытый сползшим одеялом. Чарли было под сорок, но он был строен, с мускулистым торсом и широкими плечами, крепкими ногами мужчины, который провел добрую половину сознательной жизни в лодках, забрасывая и вытягивая сети. И живот у него был плоский – сразу ясно, что этот человек не проводит все вечера за выпивкой.
Дверь захлопнулась с тихим щелчком. Отойдя от дома на несколько шагов, Саул начал насвистывать, как дурачок, благодаря бога, который в конечном счете сделал его счастливым, пусть даже таким непредсказуемым образом. Некоторые вещи доходят до тебя с запозданием, но, как известно, лучше поздно, чем никогда.
Вскоре перед ним уже высился маяк. Он служил дневным ориентиром для лодок и кораблей, чтобы те могли выбирать правильное направление на мелководье, но и ночью добрую половину недели светил – в полном соответствии с расписанием движения торговых судов, проплывавших поодаль, в открытом море. Саул знал в нем каждую ступеньку, каждый закуток внутри, за этими стенами из камня и кирпича, каждую трещинку и пятнышко. Грандиозные четырехсторонние прожекторы в башне наверху, или, собственно, сам маяк, тоже были по-своему уникальны, и он знал сотни способов верно направить их лучи. Состояли они из тысяч зеркальных поверхностей, собранных в форме овала, и напоминали дверь из голубоватого стекла или неестественно удлиненный зрачок всевидящего ока. Стояли они на маяке со дня основания, и было им уже больше ста лет.