Ассира

Мы с Анж, так я ее называла, стали подругами. Когда она была рядом, гадюки даже смотреть боялись в мою сторону. Все потому, что вскоре после нашего знакомства Анж так накостыляла за меня главной змее, что ее увезли с переломанной в нескольких местах рукой в больницу. Она вернулась оттуда спустя несколько часов, притихшая, молчаливая, с красивым, белым гипсом от плеча до кончиков пальцев и с таким же белым лицом. Мы получили нагоняй, на который я даже внимания не обратила. Мир в интернате сконцентрировался для меня вокруг одного-единственного человека – Анж.

В начале весны мне исполнилось восемнадцать, и, благодаря Анж, у меня началась новая, свободная жизнь. Давно я не чувствовала себя такой счастливой, как сейчас. Меня никто не трогал, я могла говорить вслух, даже смеяться, могла в любое время обнять Анж, которая всегда была очень добра ко мне. Меня переполняла благодарность и нежность к этой большой девчонке.

Когда Анж узнала, что произошло между мной и Артуром, она попыталась разобраться и с ним тоже, но, слава богу, все закончилось устной ссорой. Анж профессионально дралась и никого не боялась. Поэтому даже парни опасались связываться с ней. Удары ее были всегда точные и весомые. Отец Анж был боксером, он научил ее драться так, как смог бы не каждый мальчишка. А ее крупная комплекция позволяла ей без труда одерживать победу над более мелкими противниками. Она говорила, что в детстве часто побеждала в женских спаррингах, и отец утверждал, что ей нет равных. Анж терпеть не могла любое проявление деспотии и несправедливости. Поэтому все ее внимание с первых дней пребывания в интернате привлекла я. По мне было видно, что я не в себе, очень несчастна и, что меня ненавидят. Это было несложно понять, пробыв в нашей спальне даже несколько часов. Тогда на крыше она выследила меня из интереса, заметив, что среди ночи я постоянно куда-то ухожу.

– Сначала я подумала, что ты в туалет от страха бегаешь! – хохотала Анж.

А потом она стащила меня с карниза. Я бы спрыгнула тогда, если бы не она. Анж призналась, что ее отец тоже покончил с собой, за это она не уважает его вдвойне. О своем отце Анж рассказывала всегда по-разному, иногда я думала, что она до сих пор им восхищается. Но рассказы всегда заканчивались оскорблениями в его адрес.

– Нет, Лора, ты представляешь, каким сученышем надо быть, чтобы бросить собственного ребенка, увязавшись за первой попавшейся сукой. Я все понимаю, что у них похоть дурманит мозги, но не до такой же степени. Ведь я так нуждалась в нем. Больше чем мать.

– Мой отец тоже изменял матери.

– Он что, тоже ушел от нее?

– Нет. Он и маму любил по-своему. Не мог уйти. Ушла его любовница, когда ей надоело его ждать.

– Так ей и надо. Вот скажи мне, почему мужики такие сволочи?

– Я не знаю, Анж. Может быть, они ищут в жизни нечто большее, чем мы. То, что нам не доступно. И, может быть, им так проще искать.

***

Мы любили проводить время вместе. Часто ночами, когда гадюки уже спали, мы надевали на себя по три кофты и тайком пробирались на цыпочках на чердак. Я следовала за массивной фигурой Анж, и мне казалось, что со мной ничего плохого не случится, пока я иду за ее спиной. Мы сидели на чердаке, подложив под себя старые подушки и укрыв ноги пыльными одеялами. Прижимались друг к другу, ощущая лопатками тепло батареи. Скоро уже наступит конец этой жизни, а я только недавно почувствовала себя здесь счастливой. И снова расставание, снова одиночество. Мне сложно было представить себе свое возвращение в опустевшую квартиру, где все было так же, когда я уходила оттуда в последний раз, с опухшими глазами, в сопровождении работников органов опеки.

Анж не знала, почему я грустила, но крепко обнимала меня, как младшую сестру, гладила по волосам, целовала в щеку, словно, я и вправду была маленькая. Я всегда молчала, а она много рассказывала о себе, придавая этим трагичным и невеселым историям совершенно иное звучание, наполненное оптимизмом и тонким юмором. Я слушала ее, и мне казалось, что мир не так уж несправедлив, и всегда есть чему улыбнуться. Общение с Анж, словно свежий воздух, проникало в мою темную, наполненную обидами и мраком, душу и наполняло меня изнутри жаждой жизни, которая, как я думала, давным-давно умерла вместе с моими родными.

Мы строили планы, мечтали о том, как после выпуска найдем работу или поступим учится. Избавимся, наконец, от всех этих запретов. Забудем о гадюках, о тупых, озабоченных интернатовских парнях, о безразличных воспитателях.

У Анж заурчало в животе. Она ласково похлопала по нему и сказала:

– Я, наконец-то, смогу есть по ночам.

Я не выдержала и засмеялась. Анж нахмурилась.

– Хорош смеяться, чертовка! Сама тощая, как глиста. Хорошо смеяться над жирной подругой.

– Анж, я очень тебя люблю! Такой, какая ты есть. Даже жирной.

Она покосилась на меня, взяв в рот тонкий огрызок своего светлого хвостика, но потом тоже рассмеялась.