Ассирийское наследство

Четвертый вагон был почти в самом конце перрона, и пока Надежда дошла до него, толпа понемногу поредела. У входа в вагон на Надежду Николаевну набросилась маленькая коренастая проводница с криком:

— Это вы старуху встречаете? Ну слава Богу, у меня больше сил нет!

Надежда подозрительно взглянула на коротышку. За ее спиной в тамбуре возвышался величественный силуэт, при виде которого сразу пришел на память Константин Сергеевич Станиславский.

Проводница ловко метнула на перрон огромный чемодан, помогла монументальной старухе преодолеть последнее препятствие и поспешно скрылась.

При свете люминесцентных ламп сходство со Станиславским усилилось: то же удлиненное породистое лицо с выражением брезгливого недоверия, то же пенсне с черной шелковой лентой...

— Тетя Вася? — неуверенно осведомилась Надежда.

— Ну наконец-то! — Старуха откинула станиславскую голову и оценивающе оглядела Надежду. — Я уже думала, что за мной никто не придет! Ты кто?

— Я дочка Татьяны Васильевны, — робко доложила Надежда, она неожиданно почувствовала себя маленькой девочкой и страшно захотела сделать книксен. Остановило ее только то, что она смутно представляла себе, что это такое.

— У Тани есть дочка? — изумилась старуха. — Ах да, мне, кажется, писали, что она вышла замуж.

Надежда решила разговоры и выяснение родства отложить на потом и замахала рукой носильщику. Тот радостно подкатил свою тележку, но старуха величественно мотнула головой:

— Что за барские замашки! В жизни не пользовалась носильщиками! У меня всего-то багажа — два места. Интеллигентный человек должен ездить налегке.

Носильщик разочарованно удалился. Надежда тяжело вздохнула и шагнула к теткиному багажу. Этот багаж состоял из небольшой черной сумки и огромного допотопного фанерного чемодана с металлическими уголками. Тетка подхватила сумку и быстро зашагала по перрону. Надежда взялась за ручку чемодана и охнула. Этот монстр весил не меньше центнера.

Кое-как протащившись первые десять метров, Надежда закричала гордо удаляющейся старухе:

— Тетя Вася? Не бегите так, мне за вами не успеть!

Тетка обернулась на нее с высокомерным недоумением и пробасила:

— До чего изнежена нынешняя молодежь!

Причисление к молодежи Надежде Николаевне очень польстило, и она прохромала на чистом энтузиазме еще метров двадцать.

Рука отрывалась, плечо ныло, сердце колотилось в грудную клетку, как граф Монте-Кристо в стену своей камеры.

— Тетя Вася, постойте минутку! — взмолилась несчастная. — Что у вас там такое?

— Только самое необходимое! — отчеканила старуха, но все-таки остановилась, снизойдя к слабости молодого поколения.

С огромным трудом, останавливаясь через каждые десять шагов, что неизменно вызывало теткино ворчание, Надежда доволокла неподъемный чемодан до стоянки такси.

К пущему расстройству она заметила, что железные уголки чемодана вдрызг разодрали хорошие новые колготки.

«А еще семьдесят ден! — с обидой подумала она. — Прочные называется! Хотя этаким чемоданом и чертову кожу порвешь!»

Единственный на стоянке частник заломил несусветную цену. Тетка гордо заявила, что за такие деньги ни за что не поедет и вообще нельзя поощрять спекуляцию, но Надежда была окончательно сломлена чемоданом, мечтала только о том, чтобы доставить обоих — чемодан и тетку — до места ночлега, и согласилась, не торгуясь.

В довершение ко всем прочим удовольствиям в доме у матери не было лифта, так что чемодан пришлось еще и поднимать на третий этаж.

Мать, совершенно зеленая от перенесенных волнений, открыла дверь. Надежда первым втолкнула в прихожую чемодан, и это чудовище неожиданно распахнулось, вывалив на пол груду каких-то зеленовато-серых черепков, кое-как обернутых белыми, чистенькими тряпочками.

— Что это?! — завопила Надежда, подняв с полу особенно замызганный черепок, покрытый какими-то чудовищными каракулями. — И вот это я тащила на себе через весь город?

— Осторожно! — вскрикнула тетка, ворвавшись в квартиру и выхватив черепок у Надежды. — Ты не представляешь, какое сокровище держишь в руках!

Она поправила пенсне, гордо вытянула перед собой руку с черепком и торжественно прочла начертанные на нем клинописные каракули, сделавшись еще больше похожей на Станиславского, которого Надежда, конечно, никогда не видела:

— О, приди же к нам, приди, львиноголовая Ламашту!

* * *

— О, приди же к нам, приди, львиноголовая Ламашту! — нараспев проговорил высокий жрец с длинными черными волосами, перехваченными белой лентой, одетый в белые одежды. — О, приди к нам, поднимись из своих подземных чертогов, приведи за собою своих страшных спутников! Приведи за собой уттуков и асакков, тени мертвых и духов преисподней! Приведи за собой этимли и галле, злых демонов черной полночи!

Приведи голодные призраки галле лемнуте!

Жрец ударил коротким жезлом в медный гонг, и гулкий тоскливый звон поплыл по святилищу, отражаясь от его сырых неровных стен и заставляя колебаться пламя дымных, чадящих факелов.