Астра

Но под осень счастье, помешкав, возвращалось. Дядя Коля приносил в Горбыли букет астр с намеком на верность Астре, а значит, Луке. Лука шел с этими астрами в школу.

Надо признать, что Иван Чашников извинился перед Штурваловым. Пошел он как-то по грибы. Тут как тут Штурвалов.

– Сколько же мухоморов, Николай, просто сплошные мухоморы, куда не ступи! – обратился Чашников так просто, словно и заходили в лес вместе. – А красавцы какие! Вот и пойми, что такое красота. Как живешь, Николай?

– Я-я жи-жи.

– Ты счастлив?

– Сча-щ-с-т.

– Я тоже очень счастлив. Но вот, посуди сам, разве не счастье созерцать эти же мухоморы?

– Счаст.

– Ты вот бродишь среди них, потому что счастлив, и счастлив, потому же самому. Ведь так?

– Так.

– Но если мы вместе начнем расхаживать среди мухоморов, не глупо ли это будет выглядеть?

– Не д-д-д…

– Вот потому, наверное, и говорят: «Дураки народ счастливый». Неужели мы дураки с тобой, Николай? – изумился Чашников.

– Скор-р-р.

– Дураки! – подтвердил Чашников. – Умные, они и не видят этих мухоморов. Казалось бы, как не увидеть! А они не видят. Пораньше встают, высматривают неприметные боровики, подберезовики, маслята. А мы с тобой, Николай, приходим под вечер и одни мухоморы в жизни видим. И рады. Дурак красному рад. А тут еще красное в белый горох! Вот оно, счастье-то, а?.. – пожаловался Чашников.

– Я на-на-в-в…

– И не говори, Николай! – отмахнулся Чашников. – Ты прости меня, коли чем обидел. Понимаю, ты тут среди мухоморов от обиды заблудился. Но не серчай. Я не над тобой, я над собой смеюсь, над собой! – Чашников болезненно оскалился и пошел прочь.

III

Рома ушел из театра Гоцуна, но к другому какому-нибудь театру не пристал.

Гоцун, рассчитывая ступить вместе с Ромой Чашниковым в космос, избаловал Рому, давал ему лучшие роли. В других же театрах Рома такого почета не встретил. Его воспринимали как выкормыша Гоцуна, а театр Гоцуна пугал всех своим экспериментаторством. Например, «Дядю Ваню» Гоцун поставил так, что все актеры у него ходили по одной линии, словно по проволоке. С большим трудом на этой линии, нанесенной в виде прерывистой автодорожной разметки, расходились под страхом с линии соступить. Поэтому, расходясь, вольно-невольно, но всякий раз двусмысленно обнимались. «Женитьбу» Гоголя Гоцун поставил в стиле античной космогонии. Кочкарев у него являлся публике обнаженным и в окрыленных сандалиях, как Гермес. Остальные персонажи тоже изображали античных богов: Яичница – Аида, Жевакин – Гефеста, Агафья Тихоновна – Артемиду в окружении нимф – Арины Пантелеймоновны и Феклы Ивановны, Анучкин – кровожадного Арея. Только Подколесин выходил на сцену в космическом скафандре. Так и вываливался в финале за окно. Заплаканная Агафья Тихоновна стреляла ему вслед не из лука, а из помпового ружья, висевшего весь спектакль на стене.

Не прижившись ни в одном театре, Рома сыграл в двух незамеченных фильмах. Причем режиссеры озвучивали его чужим старческим голосом, чтобы притушить Ромину непомерную красоту, рядом с которой меркли и другие актеры, и сценарий, и режиссерские находки. Красота эта была уместна только в спектаклях Гоцуна. Где в «Дяде Ване» Софья и Елена становились в коротких ночных рубашках перед Астровым-Ромой по прерывистой автодорожной линии на колени, а Агафья Тихоновна влюблялась в Рому-Подколесина, подняв дулом помпового ружья зеркальное забрало скафандра. Весь сценический изощренный бред Гоцуна держался на Роминой красоте. Это потом, в новую эпоху, театр Гоцуна стал крепко держаться сам по себе. Но в истоках гениального стиля Гоцуна стояла красота Романа Чашникова.

Роман приветствовал новые времена с надеждой. Он уповал на то, что теперь у нас начнут снимать космические саги, как в Голливуде. Тогда не Подколесина в скафандре он сыграет курам на смех, а действительных межгалактических вояк. Но у нас стали снимать что угодно, фильмы ужасов, фэнтези, эротические комедии, только не героическую космическую фантастику.

Рома попробовал устроиться в самом Голливуде. Да там ему сказали, что с такой внешностью второстепенную роль ему не дашь. А для главной роли надо идеально говорить по-английски, озвучивать же чужим голосом отказались. «Я бы мог. Я бы мог. – щурился Рома, – играть, допустим, русского космонавта.» – «Русские космонавты не бывают такими красавцами, – возражали ему с неприступной улыбкой. – Точнее, русский космонавт не может затмить красотой американского. Пойми, парень, бизнес, ничего личного!..» – взбивали ему радушно плечо.

В поисках другого театра Рома женился на Кларе, дочери знаменитого советского режиссера Сергея Демьянова. Клара была царственной. Одновременно появлялся шанс как-то выйти из анафемы Гоцуна.