Астральный гамбит

— Пустое, — проигнорировал мой дерзкий тон Петров-Боширов. — Рад буду увидеть снова… кого-то одного из вас. И надеюсь, молодые люди, тот, кто переживет завтрашнее утро, извлечет из случившегося урок: не стоит необдуманно бросаться словами, тем паче в вопросах дворянской чести, а раз произнеся — необходимо за сказанное отвечать! — сухо добавил он. — И юный возраст здесь отнюдь не оправдание ни скороспелости решений, ни последующих метаний!

— И вам всего доброго, господин штабс-ротмистр! — яростно сверкнув очами, обронила Милана.

На этом шеф московских жандармов нас покинул.

* * *

«Не стоит отчаиваться, сударь, — проговорил Фу, когда, оставив Воронцову в ее комнате (ни к какому решению свалившейся на наши головы проблемы мы с Миланой так и не пришли и договорились подумать еще, уже по отдельности), я наконец направился к себе. — Ваши шансы отнюдь не дурны!»

«Все возможные варианты мы перебрали, — покачал я головой. — Или… нет?»

«Что касается срыва поединка — да, перебрали. Но я не о том, сударь. Я о шансах выйти из него победителем. Силой молодая графиня, конечно, Стольник, но в мане вам весьма и весьма уступает. Если вам удастся затянуть схватку, Воронцова не устоит!»

«Погодите, — сообразил наконец я, куда клонит мой фамильяр. — Вы что, и впрямь предлагаете мне драться с ней насмерть? И постараться убить?»

«А если ничего иного не остается, сударь?»

«Ну знаете ли…»

Всерьез о таком я и в самом деле еще не думал.

Милана, конечно, не подарок. Да прямо скажем, та еще зараза! И с Пири меня сегодня здорово взбесила! Вот в тот момент, наверное, я и впрямь мог отправить ее в Пустоту. Ударил, по крайней мере, не сдерживаясь. И если бы не щит на стене, неизвестно, как бы еще там все обернулось…

А то, что Воронцова извинилась, ничего особо не меняет. «Не время ссориться» — так она сказала. А вот теперь, получается, время?

И раньше она, вообще-то, уже пыталась меня убить. Дважды — это если еще не считать приснопамятного подвала ее любимого отчима, дух ему в задницу! Надо будет — попробует и в третий раз. «Рука не дрогнет» — это ведь тоже ее слова!

А мне, значит, покорно отправляться на заклание, как барану?!.

Э… Стоп! Я это что, сам себя накручиваю? Подвожу к тому, что Милану таки придется убить?! Я ли это?!

«А вот молодая графиня, как дойдет до дела, колебаться не станет», — менторским тоном заметил «паук».

«Так, может быть, в этом-то и разница между нами?»

«Может быть, сударь. Вот только разница сия — совсем не в вашу пользу!»

«Это еще как посмотреть!»

«Мертвые обычно уже никуда не смотрят, сударь!»

«Но я-то пока жив!»

«В том-то и дело, что „пока“».

«А что вы предлагаете? Убить самому, чтобы не быть убитым?»

«Выбор очевиден, не находите? А смерть молодой графини еще и избавила бы нас с вами от угрозы, что однажды Воронцова выступит против госпожи Ивановой — а та в ответ выдаст нашу тайну!»

«Ну, знаете! — взвился я. — Это уже ни в какие ворота…»

Додумать свою мысль я не успел. Распахнув дверь, шагнул в свою комнату — и замер на пороге: на стуле у окна, вальяжно закинув ногу на ногу, сидел Огинский.

Глава 20

в которой мне предлагают умереть

Ударил я, почти не задумываясь — и уж тем более не тратя времени на пустые слова. Трижды подряд ударил. Фигой, затем — разрывным и, вдогонку — файерболом.

Огинский лишь скептически улыбнулся. Руки он держал на виду, и я отлично видел: князь даже не потрудился скрестить пальцы, призывая щит. И тем не менее, первые две мои техники вовсе сработали вхолостую, а огненный шар, пьяно вильнув в сторону, подпалил полку с книгами второкурсника Сколкова.

Сергей Казимирович неодобрительно покосился на занявшийся было пожар, и пламя тут же испуганно погасло.

— Слишком сильно прижимаете мизинец, сударь, — снова переведя взгляд на меня, участливо заметил Огинский. — До трети мощи на сем теряете!

А затем дверь за моей спиной мягко затворилась. Поняв, что это захлопывается западня, я рванулся назад, но с преградой не справились ни плечо, ни магия.

— Когда устанете ломиться — присаживайтесь, — проговорил, не без любопытства наблюдая за моими потугами, Сергей Казимирович. Тон его был будто бы даже и не насмешливым — скорее досадующим.

Оставив в покое непоколебимую дверь, я сделал два коротких шага по комнате и сел на край застеленной кровати.