Астральный летчик

У Гостиного гремит медью бродячий диксиленд. Полысевшие, поседевшие бывшие кумиры «Пятилетки» и Мраморного лихо жарят тему своего музыкального детства. «Когда святые маршируют» слышит Невский от Адмиралтейства до Московского. Играют они от души, и кажется: вот-вот от Московского вокзала появится колонна марширующих святых в белых незапятнанных ризах. И все устроится. Все будет хорошо, как говорится.

Перед диксилендом любимец Гостиного — городской сумасшедший дядя Гена. Дядя Гена в зеленой пограничной фуражке, в военных галифе и рваных кедах. На мотив «Святых» дядя Гена поет хриплым пропитым Голосом частушки на злобу сегодняшнего дня.

Какая чудная страна,
Не мир теперь и не война.
А мы с тобой, как мухи, дохнем
От спида, девок и вина…

Обыватель дружно хохочет. Здесь хорошо. Не жарко и весело. Можно и постоять. Рядом остановилась стайка пожилых, розовых, как парниковые помидоры, иностранцев.

Пьяные финны на Невском отдыхают. Как сосед— алкаш в коммунальной квартире. И не уехать никуда, и противно. Финны жестикулируют с живостью итальянцев, кричат на своем протяжном угро-финском. Свою скандинавскую сдержанность они оставили у первого магазина под Выборгом.

Певец «Невского проспекта», Николай Васильевич Гоголь, скорбно прячет свой бронзовый нос в воротник шинели: «Скучно на этом свете, господа!»

Наконец-то появился на Невском Хозяин! Даже «мерседесы», «тойоты» и «ауди» скрылись куда-то. Как под землю провалились. Замерли у тротуаров расписанные модной рекламой ветхие, набитые до отказа троллейбусы. От Аничкова моста, ревя сиреной, мигая предгрозовым светом, на Невский вылетел бело-голубой «форд-эскорт». На борту завораживающая надпись: «ГАИ Санкт-Петербург». Нескладно, но внушительно. «Эскорт», густо матерясь через динамики, очистил Невский в считанные секунды. Опустел Невский.

Заволновались лоточники. Тревожно вглядываясь вдаль, стали оттаскивать товар поближе к стенам домов. Обыватель, наоборот, потянулся к краю тротуаров, вытягивая шеи в сторону Московского вокзала.

Из дрожащего над мостовой марева надвигается черный силуэт. Непонятный силуэт. И нестройный, гул. Будто движется на город грозовая туча. Замер диксиленд у Гостиного. Невский погрузился в тишину. А туча все ближе и ближе. Она клубится уже у Дворца пионеров. Дядя Гена не выдержал. Сорвал с головы зеленую пограничную фуражку. Задергался в алкогольном экстазе: «Наши! Наши! Пришли! Да здравствует второе августа! Ура!» Дядя Гена захохотал похмельным Мефистофелем: «Теперь держитесь, суки!»

Коренные обыватели с тревогой поняли, что дядя Гена прав. Сегодня — второе августа. День Воздушно-десантных войск. И держаться действительно надо. Надо держаться подальше.

В лучах заходящего солнца сверкнуло желто-голубое знамя ВВС над серой колонной. Поседевший диксиленд грянул им навстречу свой коронный марш. «Когда святые маршируют» вновь загремело над Невским. Но парни в голубых беретах держали свою тему. Поддатые и суровые, они, перекрывая диксиленд, пели «Варяга».

Все вымпелы вьются и цепи гремят,
Наверх якоря подымают.
Готовые к бою орудия в ряд
На солнце зловеще сверкают…

Дядя Гена надел свою пограничную фуражку, протиснулся сквозь толпу к ним навстречу и взял под козырек. По небритым щекам его катились крупные слезы. Дядя Гена открыл рот, хотел прокричать с детства знакомые слова, но горло перехватила судорога. Он так и стоял впереди толпы с рукой под козырек, открытым ртом и мокрыми небритыми щеками.

Прощайте, товарищи! С Богом! Ура!
Ревущее море под нами.
Не думали, братья, мы с вами вчера,
Что нынче умрем под волнами…

Вдоль Гостиного гордо проплыло желто-голубое солнечное знамя. Перед знаменем вразвалку шагает усатый майор, увешанный боевыми орденами и медалями. За ним в тесном полосатом строю совсем еще зеленые пацаны, только что вернувшиеся из «горячих точек», и уже поседевшие «пожилые», израненные афганцы. От строя веет мощью, капитальностью и тревожной прохладой. Вглядевшись, увидишь в строю и себя. Не сегодняшнего, конечно. Себя «эталонного». Каким когда-нибудь вспомнят тебя друзья на кладбище.

Свистит и гремит, и грохочет кругом.
Рев пушек, шипенье снарядов.
И стал наш бесстрашный и гордый «Варяг»
Подобен кромешному аду…

Майор ведет их на Дворцовую. Не на штурм Зимнего. На митинг. Отдать последний долг тем, кого нет сегодня с ними, тем, кто остался в чужих горах, так и не увидев родного Питера.