Астрид и Амир. Тайна секретного кода

Но на следующий день она вернулась в школу. Мы с Амиром разгадывали зашифрованные сообщения, которые он нашёл в интернете, и тут я увидела, как Марьям идёт по школьному двору. А потом она проскользнула в класс и уселась на своё место рядом с Адамом.

Мне показалось, что Марьям сейчас обернётся и скажет мне «привет», но тут подошли Элли с Вибеке и стали обнимать её. Я снова уткнулась в наши коды – такие трудные, что можно было голову сломать.

Я с первого взгляда поняла, что нам снова предстоит какой-то серьёзный разговор. Гина выглядела словно на похоронах. Губы дрожали, руки нервно сжимались. Прядка в чёлке накануне Рождества стала медно-красной и свешивалась, словно гирлянда, у одного уха.

Я вздохнула, уселась на ковёр и стала смотреть на серёжку Гины. Взрослые, когда что-нибудь объясняют, всегда хотят, чтобы дети смотрели им в глаза, но мне это неприятно. У меня мурашки бегут по телу, когда в меня вот так впиваются взглядом. Поэтому я обычно делаю вид, что смотрю в глаза, но на самом деле – на нос или лоб, или вот как теперь – на серёжку. С Гиной это всегда получается, потому что она часто носит очень большие серьги.

Гина ждала, пока все не утихнут. Она думала, что дети перестанут разговаривать, заметив, какая она расстроенная и молчаливая, хотя за два года, мне кажется, можно было бы понять, что ничего из этого не выйдет.

Наконец она хлопнула в ладоши. Но шум продолжался.

– Итак – тсс! Как вы видите, Марьям вернулась. Добро пожаловать! Надеюсь, тебе лучше?

Все посмотрели на Марьям, а та покраснела как рак.

– Марьям получила сотрясение мозга здесь, на школьном дворе. Совершенно НЕДОПУСТИМО, чтобы так называемая игра заканчивалась подобным образом. И вот теперь я говорю вам всем, хотя я уже тысячу раз повторяла: запомните раз и навсегда – если кто-то говорит: «Стоп, прекрати», то так и следует поступить, точка. Нам не нужны грустные лица и сотрясения мозга, – сказала Гина строго. Я перевела взгляд с её серёжки на чёлку.

Гина так разволновалась, что мне почти стало стыдно, хотя виноваты во всём были Рафаэль и Яннис. Но и они тоже присмирели. А вот Амир, кажется, совсем не слушал Гину, а строил рожи, пытаясь мне что-то сказать. Я попробовала прочитать по его губам.

«После школы?» – догадалась я и кивнула.

На перемене казалось, что слова учительницы подействовали. Был жуткий холод и шёл снег, Яннис и Рафаэль играли в мяч с Марьям, и я видела, что они старались делать осторожные подачи – значит, всё-таки не окончательные придурки.

Один раз мяч откатился к нам с Амиром. Мы сидели на скамейке под каштаном и ломали голову, как Монаху удастся объяснить русским, что все его донесения пропали. Марьям побежала за мячом. Она взяла его и робко мне улыбнулась. А я улыбнулась в ответ. Это было приятно. Марьям ещё не разговаривала со мной, но уже и не задавалась, как прежде.

Как только уроки закончились, мы с Амиром поспешили к нему домой. Там, как обычно, пахло пряностями и готовкой. Ноур сидела за кухонным столом, на котором лежал огромный кусок мяса, сотня жёлтых луковиц и пять сотен шафрановых булочек-улиток. Она просматривала объявления в местной газете.

– Что ты хочешь купить, мама? – спросил Амир и отправил булочку в рот.

– Я ищу подходящее место для моего ресторана, – сказала Ноур. – Вот! Продаётся закусочная у станции.

Она ткнула пальцем в крошечное объявление в самом низу газеты. И в тот же миг я заметила текст на соседней странице, где пишут о тех, кто родился или умер. Я подпрыгнула от неожиданности, когда увидела заголовок:

Юханнес Мария Клаудиус – упрямец и композитор

– Можно я почитаю? – попросила я.

Ноур кивнула. Она вырезала объявление, а потом передала мне газету. Амир схватил ещё несколько булочек, и мы отправились к нему наверх.

– Посмотри! – сказала я, когда мы пришли в комнату Амира.

– Что? Это же о Монахе!

– Да!

Мы склонились над газетой и вместе прочитали: