Астрид и Амир. Тайна секретного кода

Мы спустились по склону. Полиция оградила местность, но мы пролезли под пластиковой лентой. Мы держались задворок, и под покровом темноты нас никто не видел. Повсюду стоял тяжёлый запах гари. Мы зажгли фонарики на лбу и, надев варежки, принялись обыскивать дом.

Мы искали улики. Искали. И искали. Поднимали доски и рылись в золе. Но ничего не нашли. Всё сгорело. От кухни ничего не осталось. Мы не нашли среди мусора ни плиты, ни холодильника, только что-то похожее на спиртовую плитку. И ещё две металлические миски. Наверное, кошачьи.

А вот и старая кровать. Из обгорелого матраса торчали во все стороны пружины. Мы прошли в гостиную. Голые кирпичные стены – печальное зрелище. От конторки остались лишь обгорелые доски. А от алтаря – разбитое зеркало и покрытая пеплом Дева Мария.

– Что мы, собственно, ищем? – спросила я, совершенно упав духом.

– Что-нибудь, – сказал Амир. – Бумаги. Его донесения. Интересно: неужели он обнаружил что-то особо секретное и кто-то решил из-за этого сжечь его дом?

Вдруг мы остановились. Пианино Монаха. Оно пострадало от огня, но всё-таки уцелело во время пожара.

Амир подошёл и нажал одну клавишу. Никакого звука не получилось. Я попробовала другую. Послышался странный глухой звук. Мы стали нажимать на клавиши одну за другой. Некоторые звучали как обычно, но большинство издавали лишь шелестящий звук, похожий на щелчок. Я открыла крышку и осмотрела струны.

И там среди струн в беспорядке, залитые водой, лежали тысячи листов бумаги.

Я протянула руку с одной стороны пианино, а Амир – с другой. Мы стали вытаскивать лист за листом и рассматривать их. Все они были исписаны красивыми, изящными нотами, страница за страницей. Так вот что он сидел и записывал за своей конторкой!

– Его донесения! – догадалась я. – Отличный тайник!

Мы достали ещё бумаги. Ноты, ноты и снова ноты. Амир кивал, пока читал.

– Да, это, должно быть, зашифрованные донесения, – сказал он. – Вряд ли такое можно сыграть, что скажешь?

Я посмотрела несколько тактов. Более странной партитуры я никогда не видела. Тут было очень много нот и множество всяких значков.

Наконец-то мне пригодилась вся та нотная зубрёжка, которой я занималась в прошлом году, когда училась играть на блок-флейте. Я по крайней мере уяснила, что в музыке должны быть порядок и ясность, иначе её не исполнить.

– Тут очень странные такты, – сказала я. – И вдобавок тридцать вторые ноты.

Вокруг нот Монах написал больше сотни примечаний, как их следует играть. Похоже, он часто оставался недоволен, потому что чуть ли не каждое слово было зачёркнуто.

– Унесём всё с собой и посмотрим, что с этим делать, – решил Амир.

– Если разгадаем шифр, то сможем пойти в полицию или в службу безопасности, – сказала я.

Мы вынули из пианино все бумаги и запихнули в наши сумки. Они быстро наполнились: похоже, Монах много о чём собирался доложить русским. Наверное, он был их лучшим шпионом.

– Видимо, когда начался пожар, он спрятал сюда всё, что успел сделать, – сказала я.

– Ага, – кивнул Амир. – А потом выпрыгнул в окно. Он наверняка теперь в больнице, приходит в себя после шока. Вместе с котом.

Мы поспешили домой к Амиру. Прежде чем подняться в его комнату, мы заглянули в кухню и взяли себе по тарелке фалафеля с пюре из красной капусты. А потом приступили к расследованию. Разложили листы с нотами на полу и начали сортировать. К счастью, Монах нумеровал страницы римскими цифрами, а я их хорошо знаю, и мы смогли собрать всё по порядку. Амир так старался, что уронил капусту на какую-то симфонию. Но всё удалось оттереть, только несколько красных пятен осталось.

Надо было действовать осторожно, чтобы пострадавшие от пожара листы не рассыпались. Те, что уже порвались, мы склеивали скотчем. Но некоторые, кажется, были разорваны нарочно. Может быть, Монах не хотел, чтобы русские прочитали всё, что он написал?

В конце концов у нас получились три шаткие стопки нот, разобранные по порядку. Мы прочитали заглавные страницы: Extatica, Melancholia, Fantastica.

– Extatica, Melancholia, Fantastica.

Я попробовала слова на вкус: они показались мне такими величественными, а мне нравится всё величественное.

– Это по-латыни, кажется, – сказал Амир, пытаясь вынуть из зубов остатки капусты, которые застряли в брекетах. Fantastica похоже на фантастический.

– А быть меланхоличным – значит грустить, – сказала я.

– Что ж, Монаха супервесельчаком не назовёшь, – вздохнул Амир.

– Но что всё это означает? – спросила я. – Вот в чём вопрос.

Когда я просматривала Extatica, то заметила надпись витиеватым почерком в верхнем углу. С большим трудом мне удалось прочитать: С аккомпанементом пулемётов.

– Вот он и попался! Разве у композитора могут быть в оркестре пулемёты?

– Это наверняка код, – согласился Амир. – Мы можем попробовать его разгадать, но потребуется немного поломать голову, а для этого мне надо подкрепиться.