Астрид Линдгрен. Этот день и есть жизнь

Письма Сары и конверты с надписями вроде «Содержание: одни помои» отражали низкую самооценку девочки. Астрид Линдгрен это инстинктивно понимала, и 12 июня 1975 г. написала своей юной подруге: «Все мы хотим любви, это верно, и, думаю, большинство девочек ужасно сомневаются, что могут быть любимыми». (Фотография: Национальная библиотека / Saltkråkan)

Переписка достигла кульминации с выходом в 1973–1974 годах «Братьев Львиное Сердце». Астрид была ужасно занята. Не только в связи с интервью и чтениями в Швеции и за рубежом, но и потому, что потеряла нескольких близких. Прежде всего – старшего брата, почти ровесника, Гуннара. В юности он был ее ближайшим доверенным другом-мужчиной; ему в письмах, зачастую полных черного юмора, она могла поверить тайны неукротимого девичьего сердца.

И именно в 1974 году, когда она скорбела по безвременно ушедшему Гуннару, все на свете, казалось, решили обсуждать с писательницей ее книгу «Братья Львиное Сердце».

Двадцатилетняя Кати – главная героиня и рассказчик в трех книгах Астрид Линдгрен: «Кати в Америке», «Кати в Италии» и «Кати в Париже», которые в 1950–1953 гг. вышли в Швеции, а несколькими годами спустя и в Дании. (Фотография: Йенс Андерсен)

И Сара. Ей был выслан экземпляр с посвящением, она накинулась на книгу, а затем прочитала «глупую», как она в утешение написала Астрид, рецензию в газете «Дагенс нюхетер». Как может кому-то не нравиться такая безумно интересная и одновременно теплая, утешительная книга? На это у Астрид Линдгрен ответа не было. Зато ей было что сказать о другом – о том, что зимой 1973/74 года теперь уже пятнадцатилетняя девочка влюбилась в своего учителя. Жизнь и любовь постепенно так перепутались в сознании Сары, что в декабре 1973 года она вложила в письмо Астрид листок бумаги, на котором попыталась себя проанализировать:

«Я долго думала, в чем причина того, что я не жила по-настоящему. В своих размышлениях я дошла до того, что в этом виноваты фальшь и утрата собственного „я“. А я ведь так хотела быть собой. Но кем я была? К тому же я, по-моему, не знаю никого, кто был бы самим собой».

Астрид Линдгрен так очаровало письмо Сары, что в новогодний вечер – время, когда она обычно избегала всякого общества и наслаждалась одиночеством, делая ежегодные записи об ушедшем годе, под музыку Бетховена и Моцарта, с хорошей книгой в руках, – писательница села отвечать. За пишущей машинкой в последние часы уходящего года она предавалась размышлениям, которые завели ее в прошлое, в юные годы в городке Виммербю: «Вот ты пишешь о себе, а я, кажется, узнаю в этом многое из того, что занимало меня в твои годы». И отдельно Астрид Линдгрен комментирует философское начало анализа Сары, где девочка пишет о нежелании человека проявить свое истинное «я»:

«Нет, как же ты все-таки права! Целиком и полностью никто не открывается, хотя бы изо всех сил и хотел это сделать. Но все мы заперты в своем одиночестве. Все люди одиноки, хотя многих окружают столь многие, что своего одиночества они не понимают или не замечают. До одного прекрасного дня… Но ты влюблена, и это чудесное состояние».

Описание влюбленности в учителя в саморазоблачающем рождественском послании Сары тронуло Астрид Линдгрен. Линдгрен тщательно избегала нравоучений и предостережений. Вместо этого она написала (и повторила в нескольких последующих письмах), что любовь – лучшее лекарство от страха и неуверенности: «Влюбленность, хотя бы и „несчастная“, обостряет вкус к жизни, тут и сомнений быть не может».

Сара Юнгкранц и Астрид Линдгрен никогда не встречались и ближе друг к другу, чем в письмах 1972–1974 годов, они не стали. Исключение – письмо, написанное в 1976 году. В нем теперь уже семнадцатилетняя Сара рассказывала о том, что нашла для себя, перечитывая трилогию Астрид 1950–1953 годов о юной Кати с улицы Каптенсгатан. Книги о девушке, побывавшей в США, Италии и Париже, вызвали в Саре «охоту к перемене мест» и вкус к жизни, но еще ей хотелось знать, не послужила ли сама восемнадцати-девятнадцатилетняя писательница прообразом главной героини: «Неужели в юности Вы чувствовали себя как Кати?»