Астронавт Джонс. Время для звезд

Вместо этого я поймал папу один на один и поговорил с ним. Уже по одному этому можно судить о том, в каком отчаянии я был; ни Пэт, ни я никогда не беседовали с родителями один на один друг о друге. Мне было нелегко это сделать, я заикался и с большим трудом смог объяснить отцу, почему считаю себя обманутым.

Папа выглядел обеспокоенным, он сказал:

– Том, я так понимал, что вы с братом уже решили это между собой?

– Вот это-то я и пытаюсь тебе сказать. Мы ничего не решали.

– Ну и что ты хочешь, чтобы я сделал?

– Да я хочу, чтобы ты заставил его поступать честно. Мы должны бросить жребий – или еще как-нибудь. Или ты сам можешь сделать это за нас, чтобы все было по-честному. Ты можешь это сделать?

Отец занялся своей трубкой, как он делал всегда, когда хотел потянуть время. В конце концов он произнес:

– Том, я не понимаю, как ты можешь все переиграть теперь, когда решение уже принято. Если только ты не хочешь, чтобы я разорвал этот контракт. Это было бы не просто, но я могу.

– Но я не хочу разрывать контракт. Я только хочу получить равный шанс. Если я выиграю, это ничего не изменит, просто полечу я, а Пэт останется.

– Мм… – Папа несколько раз затянулся с крайне задумчивым видом. – Том, ты видел, как последнее время выглядит твоя мать?

Я видел, правда я мало говорил с ней. Она двигалась подобно зомби, с горестным и страдающим видом.

– А что?

– А то, что я не могу сделать этого с ней. Сейчас она страдает, заранее прощаясь с твоим братом; я не могу заставить ее пройти через все это еще и из-за тебя. Она просто этого не выдержит.

Я знал, как трудно ей все это давалось, однако не понимал, что изменится, если мы поменяемся местами.

– Ты же не хочешь сказать, что маму больше устраивает такое положение вещей? Что она предпочитает, чтобы летел Пэт, а не я?

– Не хочу. Ваша мать любит вас обоих одинаково.

– Тогда для нее это будет все равно.

– Не будет. Сейчас она страдает оттого, что теряет одного из своих сыновей. Если вы теперь поменяетесь местами, ей придется проходить все по-новой из-за другого сына. Это нечестно по отношению к ней. – Он выбил трубку о пепельницу. Этот стук, словно удар гонга, извещал об окончании совещания. – Нет, сынок. Боюсь, тебе просто придется примириться с этим решением.

Это был безнадежный разговор, поэтому я заткнулся. Если уж отец говорит о мамином благе, спорить было все равно что пытаться бить козырного туза.

Через четыре дня Пэт отправился в центр подготовки. В эти дни я мало его видел, только в те часы, которые мы проводили в здании компании «Транс-Луна», а каждый вечер он бегал на свидания с Моди – без меня. Он сказал, что больше никогда ее не увидит, а у меня будет еще уйма времени, «так что свали куда-нибудь, пожалуйста». Я не возражал. С одной стороны, это было справедливо само по себе. С другой – при сложившихся обстоятельствах мне и самому не хотелось ходить на эти их свидания. Эти последние дни мы с Пэтом были дальше друг от друга, чем когда-либо раньше.

На наши телепатические способности, однако, это совсем не повлияло. Чем бы там ни была эта самая «взаимная настройка», на которую способны мозги некоторых людей, мы включали ее так же легко, как начинали обычные разговоры… и так же легко отключали. Нам не надо было «концентрироваться», или «очищать свой мозг», или что-нибудь еще из этой восточно-мистической ерунды. Если мы хотели «поговорить», мы говорили.

С отъездом Пэта мне стало не по себе. Конечно, я ежедневно находился с ним в контакте по четыре часа плюс в любой момент, когда возникало желание поговорить. Но если ты всю жизнь привык все делать на пару, потом очень трудно пытаться что-то делать в одиночку. У меня еще не выработались новые привычки. Я мог собраться пойти куда-нибудь, а потом остановиться у двери в размышлении: что же это я такое забыл? Оказывается, Пэта. Страшно одиноко отправляться куда-нибудь одному, если прежде всегда делал это с кем-нибудь вместе.

Вдобавок ко всему мама была веселой, жизнерадостной, заботливой и при этом абсолютно непереносимой, да и сон у меня совсем поломался. Центр подготовки находился в часовом поясе Швейцарии; это означало, что я и прочие близнецы, остающиеся на Земле, проводили тренировочные сеансы связи также по швейцарскому времени, где бы мы ни жили. Каждую ночь Пэт будил меня свистком в ухо в два ночи, и я работал до самого рассвета, а потом пытался добрать недоспанное днем.

Это было неудобно, но так было нужно, и мне за это хорошо платили. Впервые в жизни у меня была уйма денег. Как и у всей нашей семьи, ведь я, невзирая на папины протесты, начал отдавать приличные суммы за свое содержание. Я даже купил себе часы (наши Пэт забрал с собой), не беспокоясь о цене, и мы обсуждали переезд в квартиру побольше.