Астронавты. Пленники Сумитры

Беги от них, хотела скомандовать она, но мысли залило густой прозрачной слизью, все пошло кругом, и она завертелась, падая в черное ничто.

Глава 20

Орландо и Кира искали его! Это была первая мысль, когда Тимур начал приходить в себя.

Лежать было жестко. Его мутило, в руках и ногах бегали мурашки – хотелось вертеться, дергать ногами, чтобы они прошли – но двигаться не было сил, как будто он превратился в камень.

Может, они и правда превратили его во что-нибудь? Скопировали мозг, закачали в компьютер?

Усилием воли Тимур раскрыл глаза, но ничего не увидел, кроме пятен света. Взгляд отказывался смотреть, фокусироваться. Вот тут ему стало страшно.

Наверное, он сейчас был похож на Ясона в их последнюю встречу. Бледный, дрожащий, плохо соображающий, руки-ноги не слушаются… и к чему врачиха говорила о «совместимости»? А ведь Тимур обещал тогда Ясону помочь… и дяде Илье… но не только не помог, а и сам впутался в такую же передрягу.

Дядя Илья! Тут Тимуру стало совсем худо. Он был здесь, его обманывает этот старикашка… его надо найти и предупредить.

Он рванулся – но только еще больше запутывался в липкой, сонной паутине. Ясон, дядя Илья… помогите, хотел он сказать – и не смог. Неужели это конец? Неужели смерть?

Откуда-то сбоку ему мерещился голос врачихи, низкий и равнодушный. Ну и что, что смерть… все умирают… не ты первый.

Он дергался в этих невидимых тенетах, пока совсем не ослабел. Бесполезно. Никого он теперь не спасет. Накатывала слабость и темнота. Ему хотелось откинуться на подушку, закрыть глаза и плыть навстречу туманному, отсвечивающему озеру… на нем лодка… он сядет в нее, и лодка сама поплывет на ту сторону, откуда не возвращаются.

Где его ждет отец.

Он вздрогнул всем телом. Зрачки невидящих глаз задергались туда-сюда. Перед его темнеющим взором стоял отец – его поросшие щетиной впалые щеки кололись; горели ввалившиеся глаза, огромные длинные руки протянулись и обхватили Тимура, прижали к груди, в которой колотилось вырванное сердце…

И если он умрет сейчас…

Голос отца отдался в мозгу.

Горящие глаза уставились на Тимура, прожгли грудь насквозь.

Я по тебе скучал, – сказал Тимур.

Я тоже, – сказал отец. – Я очень по тебе скучаю.

Он крепко держал, не отпускал.

Мы теперь всегда вместе будем? – спросил Тимур. Он знал, что ему ответит отец. Но тот сказал совсем не то:

Это тебе выбирать.

Как же я могу выбрать? – удивился Тимур. – Я лежу в больнице. Я ничего не могу сделать.

Можешь, – ответил отец. И начал уходить.

Подожди! – крикнул Тимур. И заплакал. – Не уходи!

Я еще вернусь, – сказал отец. – Но не скоро.

А когда?

Тимур побежал за отцом, трава спутывала ноги, туман застилал глаза. Отца уже не было видно.

Вот, возьми, – невидимый ткнул Тимуру что-то в руки. Он посмотрел: потерянная сумочка.

Теперь уходи, – сказал голос отца.

Тимур остановился, прижал сумочку к груди. А что же мне там делать? – подумал он.

И глаза отца уставились на него, горели, улыбались.

Бороться, – ответил отец. – Ты мой сын. Ты Тимур Нагаев. Помни это.

Помни…

Стремительный полет, боль. Темно, холодно, жестко, тесно.

Тимур открыл глаза. Пятна расплылись, потом начали таять, фокусироваться. С трудом он начал различать очертания предметов: шкаф, дверь, стол на колесиках… В темной палате под потолком тускло светился синеватый плафон. Из коридора сквозь круглое окошко в двери падал свет и ложился продолговатым пятном на плиты пола.

Все тело болело, ломило – видно, долго лежал без движения. Сердце стучало.

Он двинул рукой, пошевелил пальцами. Ухватился за край кровати. Палата была похожа на ту, в которой был Ясон. Может, и та же самая. Это хорошо, подумал Тимур. Он тут уже был и знает, куда ведет коридор.

Слова отца звенели в ушах, еще стоял вокруг его запах, плечи еще хранили его прикосновение. Тимур пошевелился – в руках у него ничего не было. Сумочки не было.

Впервые за все эти годы без отца Тимур понял, как он одинок. Он лежал на спине лицом кверху и сдерживал судорожные всхлипывающие вдохи. По щекам катились слезы. Он размазывал их по лицу и шее концом простыни, а запах тумана и горящие глаза отца отступали, блекли в памяти, пока не осталась одна тихая, безнадежная тоска.

* * *

Дышать было нечем, грудь как будто налилась свинцом. Бой-Баба очнулась, хватая ртом пустоту. Вытаращила искусственный глаз, но вокруг чернота – густая, хоть ножом режь. Из последних сил раскрывала глотку, как выброшенная на берег рыба, но воздух вставал колом в горле.