Астронавты в лохмотьях. Деревянные космолеты

Тревога возросла. Толлер стал выписывать круги по мозаичному полу, набираясь решимости, затем напустил на себя смиренный вид и приблизился к охранникам. Завязалась беседа о пустяках; стражники казались благодарными за развлечение, но не настолько, чтобы утратить бдительность. Они не спускали глаз с двери приемной залы. Через несколько минут, исчерпав все темы для разговора, Толлер уже собрался отойти, но тут за дверью раздались шаги.

Каждый стражник распахнул по створке, и в коридор ступила небольшая группа мужчин, по виду — королевских советников. Они удовлетворенно кивали — очевидно, беседа с Чаккелом принесла желанные плоды. Из толпы ожидающих вышел светловолосый человек в костюме наместника — он явно надеялся на королевское приглашение.

— Прошу прощения, — шепнул Толлер и устремился мимо него.

Опешившие латники попытались его задержать, но Толлер, хоть и разменял шестой десяток, не утратил былого проворства и беспечной силы, коими славился в молодые солдатские годы. Он без труда растолкал обоих и секундой позже уже шагал по залу с высоким сводом к помосту, где восседал Чаккел. Король поднял голову, настороженный лязгом доспехов стражников, вбежавших в зал следом за Толлером, а затем тревога на его лице сменилась гневом.

— Маракайн! — рявкнул он, поднимаясь на ноги. — Это еще что за наглость?

— Ваше Величество! Вопрос жизни и смерти! — Толлер позволил стражникам схватить себя за руки, но не давал оттащить обратно к двери. — Под угрозой жизнь ни в чем не повинного человека, и я умоляю вас без промедления рассмотреть этот вопрос. А еще я прошу, чтобы ваши привратники оставили меня в покое. От них будет мало проку, если я оторву им кисти.

Эти слова заставили стражников удвоить усилия, но Чаккел ткнул в их сторону пальцем, а затем медленно показал на дверь. Гвардейцы тут же отпустили Толлера и, кланяясь, попятились к выходу. Чаккел стоял, мрачно разглядывая Толлера, пока они не остались вдвоем. Тогда он тяжело опустился на трон и хлопнул себя по лбу.

— Маракайн, я отказываюсь верить своим глазам. Выходит, я напрасно надеялся, что ссылка в поместье Бернор научит тебя держать в узде свой проклятый норов. Значит, я рано радовался.

— Не вижу смысла… — Толлер запнулся, сообразив, что выбрал не тот тон, и внимательно посмотрел на короля, пытаясь определить, не слишком ли он успел навредить Спеннелю. Чаккелу уже стукнуло шестьдесят пять, почти все волосы разлетелись с его загорелой лысины, а тело заплыло жирком. Но при всем при том он ничуть не утратил живости ума. Он славился твердостью характера, упрямством и нетерпимостью и вряд ли желал излечиться от жестокости, которая ему так часто помогала и даже в свое время подарила трон.

— Ну, давай договаривай. — Брови Чаккела сдвинулись, образовав сплошную полоску. — В чем ты не видишь смысла?

— Не важно, Ваше Величество. Самым искренним образом прошу извинить меня за бесцеремонное вторжение, но повторяю: речь идет о жизни невинного человека и на волокиту нет времени.

— Что еще за невинный?! Какого черта ты лезешь ко мне с пустяками?

Пока Толлер описывал недавнее событие, Чаккел играл с синим алмазом, что носил на груди, и недоверчиво ухмылялся. Дослушав до конца, он спросил:

— Откуда ты знаешь, что этот твой приятель из подлого сословия не оскорблял Пэнвэрла?

— Он поклялся.

Чаккел не расставался с улыбочкой.

— Что значит слово паршивого фермера против слова дворянина?

— Я лично знаю этого фермера, — упорствовал Толлер, — и ручаюсь за его честность.

— Но какой барону резон лгать из-за такой ерунды?

— Земля. — Толлер дал королю время подумать. — Пэнвэрл выживает небогатых соседей и прибирает их участки к рукам. Его намерения совершенно ясны, и смею надеяться, вы их не одобрите.

С широкой ухмылкой Чаккел откинулся на спинку позолоченного трона.

— Дорогой мой Толлер, я верю тебе на слово, но если барону угодно хапать крестьянские клочки — на здоровье. Пройдет тысяча лет, прежде чем его потомки станут угрозой для монархии. Ты не обидишься, если я вернусь к более насущным проблемам?

— Но… — Толлер растерялся. Внезапное благодушие короля и обращение к подданному по имени не сулили ничего хорошего. Провал! Смертью невинного он, Толлер, будет наказан за прежние и нынешние проступки. Эта мысль превратила тревогу в ледяной ужас.

— Ваше Величество, — пробормотал он, — мне ничего не остается, как воззвать к чувству справедливости самодержца. Одному из ваших подданных, беззащитному труженику, грозят лишением имущества и смертью.

— Но ведь тут все по справедливости, — беспечно парировал Чаккел. — Ему не помешало бы подумать о возможных последствиях, прежде чем оскорблять Пэнвэрла, а значит — косвенно, — и меня. Сдается мне, барон поступил правильно, и я бы не стал сердиться, пришиби он олуха на месте, вместо того чтобы просить суда над ним.

— Это лишь для того, чтобы придать своему злодейству видимость законности.

— Поосторожнее, Маракайн! — Со смуглого лица короля слетела маска благодушия. — Ты рискуешь слишком далеко зайти.