Астронавты в лохмотьях. Деревянные космолеты

Не напирая больше, но и не пятясь, Каркаранд безмолвно глядел на. него, и глаза его превратились в бледные щелочки, затянутые кровавыми паутинками. Физиономию Каркаранда пересекли вертикальные складки, и Толлер поймал себя на мысли, что готов к поступку, противоречащему его натуре.

— Каркаранд, пошевели мозгами, — изрек Чаккел, приближаясь к дуэлянтам. — Какой мне прок от фехтовальщика с разрубленным хребтом? Ступай, займись своими обязанностями, а это дельце мы уладим в другой раз.

— Есть, Ваше Величество. — Каркаранд отдал честь и отступил, ни на миг не сводя глаз с лица Толлера. Наконец он повернулся кругом и строевым шагом направился к казарме. Кольцо зрителей поспешно разомкнулось перед ним. Чаккел, склонный прощать своих помощников (исключая Толлера), дал толпе знак разойтись, и она мигом исполнила королевскую волю. Через несколько секунд Толлер и монарх остались вдвоем на залитой солнцем арене.

— Ну, Маракайн! — Чаккел протянул руку. — Показывай.

— Конечно, Ваше Величество. — Толлер открыл полость в рукояти и продемонстрировал расколотый пузырек, выпачканный в желтой жиже. В теплом воздухе растекся резкий запах, напоминающий зловоние белого папоротника. Держа меч за основание клинка, Толлер протянул его Чаккелу. Тот брезгливо сморщил нос.

— Бракковая слизь?

— Да, только очищенная — так она легче снимается с кожи.

— Не важно. — Чаккел опустил глаза и пнул рукоять Каркарандова меча. На черном обломке клинка в тех местах, где дерево подвергалось разрушительному воздействию жидкости, виднелась пена. — Все-таки я повторяю: это хитрый фокус.

— А я утверждаю, что тут нет никакого фокуса, — возразил Толлер. — Когда солдату предлагают новое, совершенное оружие, только дурак будет упрямо держаться за прежнее — таково непреложное требование военной логики. С этого дня оружие из бракки можно считать устаревшим. — Он сделал паузу и многозначительно посмотрел на грандиозную выпуклость Старого Мира. — Оно принадлежит прошлому.

Чаккел вернул ему стальной меч и широкими шагами описал по плацу круг, прежде чем пронзил Толлера суровым взглядом.

— Не пойму я тебя, Маракайн. Ну почему ты вечно ищешь неприятностей?

— Необходимо прекратить вырубку бракки. И чем раньше, тем лучше.

— Ага, снова за свое! А если я всем расскажу про твои плутни?

— Слишком поздно. — Толлер быстро обвел большим пальцем ряды казарм. — Многие солдаты видели, как мой стальной меч выдержал самые сильные удары Каркаранда, видели, что произошло с его клинком. Им рот не заткнешь, Ваше Величество. Отныне они будут волноваться и очень неохотно пойдут в бой, зная, что их оружие — не самое лучшее. А потом вспыхнет мятеж… Понимаю, эта мысль кажется вам возмутительной, но изменник, возглавивший его, не постесняется посулить гвардейцам новые стальные мечи. Этого хватит, чтобы с сотней подручных он взбаламутил тыс…

— Довольно! — Чаккел с хлопком прижал к вискам ладони и простоял так, шумно дыша, несколько секунд. — Отдай дюжину своих проклятых мечей Гагрону из Военного Совета. Я его предупрежу.

— Премного благодарен, Ваше Величество! — Толлер постарался заглушить в своем голосе нотку торжества. — А как насчет помилования фермера?

Что-то шевельнулось в коричневых недрах царственных глаз.

— Ты слишком многого требуешь, Маракайн. Ты одолел Каркаранда хитростью, так что твоя ставка прогорела. Скажи спасибо, что я не требую положенной платы.

— Но ведь я четко сформулировал условия. — Толлера обозлила новая уловка короля. — Я сказал, что смогу одолеть любого вашего фехтовальщика, пока в моей руке — этот меч.

— Ну вот, теперь ты юлишь, как дешевый кейлианский стряпчий. — На лице Чаккела потихоньку вырисовывалась ухмылка. — Или забыл, что считаешься человеком чести?

— Здесь только один человек, в чьей чести можно усомниться.

Эта реплика — смертный приговор самому себе — быстро растаяла в окружающем безмолвии, однако Толлеру казалось, что ее эхо все еще блуждает по галереям его разума. «Наверно, я и впрямь решил покончить с собой, — подумал он. — Ну почему тело опережает разум? Почему оно спешит навстречу смерти? Может быть, знает, что ум робок, и на него нельзя положиться? Неужели каждому самоубийце свойственно колебаться над склянкой яда?»

Охваченный тягостными раздумьями, он заставил себя заткнуться и окаменеть лицом, ибо единственное, что он мог сделать в эти минуты перед королем, — выказать хоть тень раскаяния. Поздно было просить прощения; содеянного не исправишь. В государстве Колкоррон оскорбление правителя неизбежно каралось смертью, и Толлеру оставалось только одно — мысленно проститься с Джесаллой, которая скоро узнает, что ее муж сам себе возвел эшафот.

— Мне всегда это чем-то напоминало игру, — произнес Чаккел скорее укоризненно, нежели гневно. — Раз за разом я прощал тебе выходки, за которые с любого другого заживо содрал бы шкуру, и даже сегодня, если б ты дрался с Каркарандом как полагается, я бы охотнее остановил его меч под конец, чем увидел твою смерть. По моей личной прихоти, Толлер. По правилам нашей тайной игры. Ты хоть понимаешь?

Толлер отрицательно качнул головой.