Астроном

***

Ведь если бы не было дежавю, воспоминаний, не было бы и с чем сравнивать. А все познается в сравнении. Даже самые, на первый взгляд, обусловленные вещи. Я люблю день и умею его чувствовать. И если вы хотите делать так же, просто следуйте указаниям Астронома, и все, я уверен, получится.

Глава 15.

Застав-таки картину звездного, хоть и не совсем теплого, но все же неимоверно красивого, подольского неба, они, засмеявшись, так и уснули. Астроном в обнимку со своим фотоаппаратом и кучкой мягких, но неожиданно гениальных идей, а голубь-просто, по-пролетарски, найдя какую-то церковную кормушку, примостившись среди может и не таких белых перьями, но зато и не грязных сердцем голубей. Когда поутру проснулись, в небе, светясь мириадами бликов, пели воробушки и, казалось, даже сами маленькие, перистые облака, затмевая сознание Астронома. И если верить, что каждый день-новая жизнь, то, просыпаясь именно так, под открытым небом, на территории храма, будешь меньше всего подвергаться иллюзиям относительно прошлого. Ведь чего-чего, а прошлого точно не существует. Будущее-это то же самое, что настоящее, но в розовых очках, а вот прошлое-яма. Именно потому грустно нам лишь в тот момент, когда мы грустим. И тяжелее всего в момент, когда мы что-то пробуем. Когда в будущем мы перестанем грустить, станем счастливы. Сейчас, становясь грустными, мы в это не верим. Мы думаем, что, побывав один день грустными, весь день мы наделяем вопросом. Это огромное заблуждение. Как только вы перестанете быть грустными, вы забудете, что такое грустить. В детстве я с пренебрежением относился к рыбке Дори, которая постоянно все забывала. Сейчас я ей даже завидую. Так завидует морю человек, не имеющий ног и возможности купаться. Даром, что все когда-то проходит, пресыщается. Даром, что пройдет и это. Человек так живет, и ему постоянно нужно чувствовать, ведь иначе, зачем жить, без чувств? Он чувствует зависть. Интересно, что также человек может чувствовать и любовь, и спокойствие, и праздность. Мы выбрали роль в своей жизни, и придерживаемся ее. Придерживаемся не потому что она нам нравится, а потому что надо жить. Даже свое самое любимое мы определяем искусственно. Так человек может заставить себя любить. Или враждовать против человеческой общины, если он любит свою общину, хочет в ней оставаться. Мы сами от себя не скрываем, что умеем искусственно преображать одни чувства в другие. Так значит, когда мы грустим, или даже находимся в депрессии, мы лишь хотим чувствовать, что полностью, безвозвратно потеряли контроль над собой. И если я пишу, что с мысли о жизни одним днем сбивают дежавю, не на самом деле дежавю сбивают людей, но люди хотят верить в это, чтобы в теории был какой-то конфликт. Потому что подсознание, наверное, считает, что если есть у теории конфликт с жизнью, она как минимум не мертва и может принести свои плоды. И сменить в жизни одно поведение на другое легко, ведь поведение абсолютно не играет роли. Так мультфильм прорисован до таких мелочей, что видно, как шелестит трава или колышутся волосы левой пряди. Выбирай любое поведение, сударь. Так человек, зашедший в компьютерную игру, может выбрать любого персонажа, хотя некоторые, особо популярные или известные, уже заняты. Другой человек объезжает пробку по дороге, чуть более длинной, но зато свободной. Он вроде того, кто смеется по жизни и умеет наслаждаться даже самыми нелепыми вещами. Это человек, который, быть может, отрицает удобства и счастье.

 ***

После рассвета из церкви вышел батюшка. Он увидел Астронома и его голубя, прилетевшего обратно из голубятни, выспавшихся, довольных, добрых, и ничего не сказал. Он лишь тихо улыбался, а после, подойдя ближе, промолвил вдруг: «Здрасте-здрасте-е!» в ответ на тихие, спокойные приветствия путников. Батюшка, было, хотел пройти мимо и не мешать двум хорошим друзьям, но тут Астроном, осознав, как страстно желает знакомиться с людьми, как сильно желает наблюдать в своей жизни уйму нового, первым встал, напугав залежавшегося на солнышке голубя, и вступил в разговор с батюшкой.

–Вы не могли бы быть так добры и принять участие в моем обучении? Дело в том, что я только недавно понял, как люблю фотографировать, и вот, теперь хочу наверстать годы упущенных сил. Я хочу сделать и вашу фотографию. Можно?

И батюшка наклонился, улыбнулся как-то залихватски и вообще очень необычно, словно Иван Васильевич из советского кинофильма. Ведь у него была такая же борода. Длинная, немного угловатая, словно он никогда и не чувствовал себя лишним в этом мире. Конечно, батюшка разрешил. Ведь он тоже знал, да и кому еще, как не ему, было знать, что в жизни самое прекрасное-это новое, только если оно имеет неотрицательную окраску.

***