Астроном

В Крыму и правда было веселее, жизнь текла, как из рога изобилия. В воздухе летали различные мухи, осы, шмели. На прилавках давно уже торговали персиками, клубникой, еще чем-то, возможно, заморскими, привезенными для привлечения туристов, папайями. Но на этом удобства заканчивались. Можно еще было, конечно, сидеть на фигурной лавочке на променаде и вкушать запахи подводных долин, сотен метров пространства, но сейчас променад был закрыт-недавно на Крым обрушился небывалых размеров шторм и повредил буквально все на своем пути, в том числе и городские сооружения. Но колесо обозрения, возможно, потому что было в центре города, возможно, потому что было колесом и имело возможность крутиться, как водяная мельница, уцелело. Астроном решил с него и начать осмотр достопримечательностей. По дороге делал большое количество фотографий. Не знаю, как это связано, но с приближением к югу качество его пленки как будто улучшалось, на крайний случай, просто в свете далеких горных вершин все выглядело более приятно, осознанно, обустроено и оптимистично.

***

Приехал-таки. Поселился у одного своего друга. Оказывается, если подумать, то у тебя найдется и уйма друзей и возможность делать все, что бы ты ни захотел делать, да и вообще, уйма возможностей. Так оно и работает. Надо лишь стараться и получать удовольствие. Надо лишь соответствовать своим способностям. В один прекрасный момент произойдет нечто. Я не пишу, что произойдет сверхпрекрасное, какое бы то ни было, событие, но в один весенний момент вы просто поймаете волну счастья, и жизнь вам покажется приятна и чрезвычайно хороша.

***

–Пойдем, Голубь. Нас ожидает хоть и не долгий путь, но все же дорога к жизни. Можно поторопиться.

Голубем звали нового проводника Астронома. Нет, тот, подольский голубь еще сидел у него на спине и продолжал радовать своими мягкими лапками, но Астроному нужен был человек, который приведет его в горы. Астроном и в Крым-то ехал, оказывается, только ради того, чтобы слазить на эту гору. Она была у моря, и там можно было, наверное, сделать уйму снимков. Уйму хороших снимков. А что еще нужно от жизни? Вчера Астроном понял, что, сколько бы ты ни старался отыскать правду, в повседневных ли действиях, или целенаправленно, сидя у моря и считая дни, ты все равно ее не найдешь. Безусловно, выделишь для себя самое главное на пару месяцев вперед, но снова разочаруешься. Жизнь тем и красна, что в ней нет абсолютной правды. Иначе кучка ученых вывела бы алгоритм идеальной жизни, и все бы давно следовали ему. А Астроном хотел фотографировать, и это было его главным делом. Но и главное дело день ото дня может меняться. И они с Голубем пошли. Вышли из какого-то маленького, прибрежного городка еще утром. Астроном специально не стал искать легких путей. Дойти до горы пару километров мог любой. Дойти до горы через весь день длинной дороги мог тоже любой, действительно желающий, но в мире иллюзий Астронома это было почетнее. Они шли, и Голубь потихоньку рассказывал Астроному истории. Перво-наперво он поведал в деталях, как раньше прекрасно, очень громко пели птицы в этом лесу. Но после приехали туристы, и птицы, хоть и продолжают теперь петь, делают это на публику. Они ведь поважнели и понимают, что от их пения зависит репутация целого курорта. Они договорились с местной администрацией. Ну а что? Приятно ведь для кого-то чего-то значить. Но вместе с тем, как птицы договорились исполнять песни в лесу, у жителей, таких, как Голубь, немного первобытных, немного не таких, как все, любящих природу и просыпаться с первым лучиком солнца, пропала возможность пораньше, этак часа в три утра, летом, вставать и слушать их переливистые песни птиц. Пропала, потому что птицы теперь не поют без публики. Пропала, потому что птицы теперь поют для любого человека, словно для публики. Так однажды Адам и Ева поняли, что они голые, и сшили себе платья. Голубь рассказывал вдоль долгой дороги Астроному, что жизнь меняется и что не стоит, конечно, еще отчаиваться, но стоит уже, наверное, пробовать что-то новое, чтобы догонять времяисчисление и становиться мудрее. И Голубь сейчас не рассказывал ничего, что могло бы повлиять на сюжет этой книги, и в то же время каждое слово, сорвавшееся с его уст, должно напоминать нам о том, что жизнь и есть такой сюжет. Каждое его слово по крупинкам меняет реку и ее течение.