Асунта

И раз вечером, потеряв самообладание, Ларисса собрала вещи и, наскоро распрощавшись, отправилась на вокзал. Ночь она провела в поезде. Утром была пересадка, потом надо было ехать на автокаре, больше трех часов. До знакомых, которым она послала с вокзала депешу, она не добралась, так как сама не зная, почему, вышла из автокара по дороге в деревне. Теперь, одна в комнате, она тщетно старалась найти глубокую причину своего образа действий. И снова ее охватило головокружение, настолько сильное, что пришлось опереться о стенку. А на утро, не то со страхом, не то с удовлетворенностью, она почувствовала себя совсем слабой, больной, неимоверно одинокой. Возвращалась парижская болезнь.

Утром она не встала, не встала и на другой день, и на третий.

И потом никогда раньше завтрака из постели не выходила. По ее просьбе девушка покупала для нее газеты и какие-то провинциальные книги в пестрых обложках. Ларисса читала, дремала, потом опять читала и опять дремала. Хозяйка гостиницы ее спросила, не нужно ли вызвать доктора, но Ларисса отказалась. А девушка думала, что она оттого ослабела, что проводит слишком много времени лежа.

- Вам бы лучше вставать и пораньше, - говорила она, принося кофе, утренний воздух самый полезный. Он придает силы. От него кровь живее бежит по жилам. И посмотрели бы на наш свет.

- На ваш свет?

- Да, на наш свет, когда встает солнце. Он особенный.

- Особенный?

- Да. Это самый красивый свет в свете. Он белый.

- Совсем белый?

- Да. Из-за дымки, которая за ночь скапливается между скалами. Лучи проходят сквозь эту дымку и делаются белыми. Наша деревня этим славится.

- Славится белым светом?

- Да, она славится белым светом.

Но сил, чтобы полюбоваться на заре белым светом, Ларисса в себе не находила и продолжала вставать поздно.

{123} Но как-то раз, проснувшись и увидав, что часы показывают ранний час, что скоро должно взойти солнце, она сказала себе:

- А что если попробовать посмотреть на белый свет?

Не зная, решиться или нет, она присела на край кровати. Ее одинаково манило и желание встать и одеться, и потребность снова завернуться в простыни. Рубашка соскользнула с ее плеча, и увидав себя в зеркало, она испытала стыд, покраснела, опустила глаза, поспешила прикрыться. Потом, вдруг решившись, оделась и вышла. Удивительная легкость охватила все ее тело.

- Я чуть не лечу, - прошептала она, - я не чувствую земли под ногами.

Она прошла по пустынной еще в ранний этот час улице, прислушиваясь к негромким звукам доносившимся из домов и внутренних двориков, где едва начинали готовиться к трудовому дню. У околицы, там, где улица становилась дорогой, ей встретился мальчик, на котором была курточка, короткие штанишки и берет. Он держал на ремешке небольшую белую собачку, с черным пятном вокруг левого глаза, со слегка вьющейся шерсткой, хорошо причесанной и блестящей, с пушистым хвостом.

- Точно у нас свидание, - подумала Ларисса, и взяла мальчика за руку. Все было просто, все было спокойно. Они молча пошли по дороге и когда, немного позже, появилось солнце, Лариса увидала действительно совсем белый свет.

На несколько минут все кругом изменилось, точно одухотворилось, воздух пронзили невидимые в другое время лучи, всю природу как бы покрыл тонкий и нужный слой снега.

- Так каждое утро, - сказал мальчик, - а в часовни все время так.

- В какой часовне?

- Куда мы идем. Чайка, не тяни так сильно. Успеем.

- Почему твою собаку зовут Чайкой?

- Потому, что она белая.

- А пятно вокруг глаза?

- Это ничего.

Через четверть часа ходьбы они поравнялись с бежавшей в сторону, между холмов, тропинкой. От неясного сознания, что цель уже недалеко, Лариса почувствовала умиление, может быть даже снисхождение ко всему, ко всем, к тем, кого она мысленно, вдруг, назвала непосвященными.

"Все так просто, - думала она, - и из-за чего мучаются, чего боятся? О чем можно жалеть?".

И сама себе удивлялась:

"Откуда мне это ?Что это значит? Может быть все это можно чувствовать, но нельзя выразить, и потому и молятся?".

Тропинка, по которой они пошли, почти сразу огибала крутой откос. Дальше ее обступали дубняк, сосны, кусты дикого шиповника, {124} всяческая невысокая поросль. Тут и там белела выступавшая наружу известняковая подпочва. Все казалось иным, чем было на только что покинутой дороге, с ее телеграфными столбами, сточными канавами и километрическими столбиками. Чем выше они поднимались, тем гуще становились заросли. Скоро тропинки нельзя было отличить. Кое где, между камнями просачивалось немного воды, но в общем все было очень сухо. Уступы складывались в навесы, между которыми образовывались небольшие пещеры, трава становилась серой, твердой, колючей. Чайка тянула, казалось обеспокоенной и, время от времени оборачиваясь, внимательно нюхала воздух.

- Далеко еще? - спросила Ларисса.

- Нет. Мы почти дошли, - ответил мальчик и отцепил Чайку.

- Ляг здесь, - приказал он ей.

Чайка послушно улеглась, чинно сложив лапки. Мальчик ее погладил и пояснил:

- В часовню она никогда не ходит.