Атака с ходу

И тут высота, несколько часов подряд настороженно молчавшая, вдруг огласилась басисто-неторопливой крупнокалиберной очередью. «Дуг-дуг-дуг» - простучало вдали, и тотчас над нашими головами пронеслась, разрезая воздух, не длинная и не короткая - средняя пулеметная очередь, аккуратно отмеренная опытною рукой хорошего пулеметчика. И прежде, чем мы успели сообразить, куда это он, с высоты простучало еще точно таким же количеством выстрелов. Но, как ни странно, опять мимо - ни одна пуля не вошла в насыпь дороги - мы бы заметили ее. Недоумевая, я поглядел на Ананьева, который, пригнувшись, живо скатился под насыпь. Автоматчики встревоженно выглядывали из своих окопчиков.

- Досиделись! - оборачиваясь к высоте, с досадой буркнул комроты и выругался. - Скоро из минометов палить начнет.

Но из минометов пока не палили, а пулемет тоже умолк, хотя, конечно, его появление на высоте не сулило роте хорошего. Щапа, окопчик которого был в десятке шагов на истоптанной насыпи, вылез из него с лопаткой.

- Товарищ старший лейтенант! Вам где выкопать?

- Подожди ты!

Ананьев не спеша взобрался на свое прежнее место и осторожно выглянул над дорогой. Следующая очередь с высоты уже не была неожиданностью, комроты только слегка пригнулся, что-то раздраженно приговаривая про себя. И тут я стал догадываться о том, что произошло.

От самого дальнего окопчика сюда уже кто-то бежал вдоль канавы, негромко покрикивая и показывая рукой на пригорок. Ананьев повернулся в его сторону, наверно, тоже понял, в чем дело, и на руках и коленях подался по откосу к Щапе.

- А ну, ты и Грищук - бегом!

Щапа, как всегда смекнув с полуслова, молча подхватил автомат и побежал под насыпью вверх. Командир роты, вытянув шею, продолжительно и беспокойно поглядел ему вслед. В конце ряда наших окопчиков, где насыпь становилась все ниже, они поползли по канаве и скоро скрылись из виду.

«Черт, неужели подстрелили?» - подумал я, сразу приуныв: ведь и мне предстояло отправляться той же дорогой.

В томительном ожидании прошло около часа. Пулемет, однако, молчал, а дождь все густел, туманная мгла в облачном небе стлалась низко, почти задевая пригорок. Я подумал, что это хорошо: непогода укроет нас лучше любого укрытия. Иначе из этой ложбины не вырваться.

Наше опасение, к несчастью, сбылось. Еще издали стало видно, что автоматчики кого-то несут вдвоем на палатке, неловко пригибаясь за невысокой вначале насыпью, пошатываясь под тяжестью ноши. Когда они подошли ближе, из крайних окопчиков кто-то подскочил к ним и на ходу ухватился за угол палатки - оскальзываясь, втроем они пошли быстрее. Ананьев сошел с откоса и туго сжал челюсти - теперь уже не было сомнения: замполит ранен.

Они опустили палатку у ног командира роты. Щапа устало сдвинул с грязного лба мокрую ушанку, другие двое смирно остановились напротив.

- Вот, - сказал Щапа. - В голову. И каска вдребезги.

- Пулей?

- А черт его... Разрывной, видно.

На изжелта-бледном, каком-то странно успокоенном лице Гриневича с надвинутой на глаза повязкой вдруг проступило беспокойство.

- Ну что, комиссар? - с участливой грубоватостью спросил комроты.

- Вот, не получилось, - сдерживая стон, проговорил замполит. - Не прошел.

Ананьев опустился на корточки.

- Больно?

- Тошнит, - выдавил из себя раненый. - Дрянь мое дело!

Командир роты поднялся.

- А ну, устройте лейтенанта поудобнее!

Щапа сбегал к ребятам, принес чью-то телогрейку, скоренько расстелил ее на мокрой земле. Потом вчетвером мы бережно переложили на нее Гриневича и тщательно укрыли его палаткой. Под голову подвернула конец рукава.

- Дрянь дело, - облизывая бескровные губы, тихо сказал Гриневич. - Ты не обижайся, Костя. Сам знаешь...

- Сволочи. - выругался командир роты и отвернулся.

Он поглядел на высоту, которая все больше окутывалась дождливым туманом, оглянулся на пригорок, обстрелянный крупнокалиберным. В оживившихся глазах комроты появилось какое-то намерение, и я подумал, что уж теперь он использует возможность отвести роту назад, на пригорок. С высоты, кажется, нас не увидят. Но Ананьев молчал, и я не мог подсказать ему это: такого рода подсказок от подчиненных он не терпел.

- Дай закурить!

Я не курил, от знал это и никогда не обращался ко мне за куревом. Но тетерь, наверно, просто забыл, кто возле него. Правда, тут же он спохватился и повернул голову к Щапе:

- Ты, неси закурить!

- Пожалуйста, - прошепелявил боец.

Он услужливо подбежал к командиру роты и, опустившись на колени, натрусил из бушлата щепоть махорки. Затем достал и бумагу. Ананьев закурил, избегая наших сдержанно-вопросительных взглядов.

- Позови Пилипенку.

Мы оба рванули с места, старшей лейтенант жестом вернул меня обратно.

- Щапа, ты!

Щапа бросился с откоса, командир роты затянулся два раза и внимательно посмотрел на затуманенную высоту. И вдруг он обернулся к цепи:

- Приготовиться к атаке!

У меня внутри будто оборвалось что-то, я стоял, сам не ощущая себя, не вполне веря тому, что услышал. Но Ананьев не шутил - это было слишком понятно каждому, командир роты был полон решимости добиться выполнения своей команды. А добиться он мог.