Атака зомби

– Что он делает, а?! – сквозь зубы возмутился Шамардин. – Все вояки сейчас должны быть на Стене! Оттянули силы?! Ай-я-яй! Да и нельзя людей дубинками, народ поднимется!

Это верно. Мало того что защитный периметр теперь ослаблен, так еще острогу грозят массовые беспорядки.

– Эта сволочь под шумок свергнет Совет и узурпирует власть!

Самара не очень-то разбирался в московских реалиях, но такой вариант казался вполне осуществимым. Тихонов – человек себе на уме, целеустремленный, способный на решительные действия. Он вполне мог использовать ситуацию в своих целях.

Эсбэошники впереди принялись лупить дубинками по щитам. Мегафон, надсаживаясь, выдал тираду о том, что всем надо разойтись по домам, в остроге военное положение, будет применена сила…

Автобус, не снижая скорости, с каждой секундой приближался к заслону. А ведь там не только люди, но и джипы перегородили дорогу. Водила что, считает, что сумеет протаранить эту отнюдь не соломенную преграду? Да и чем ее таранить – тонким, как бумага, металлом передка? Фольгой бампера? А бойцы впереди уже сообразили, что дубинками против автобуса немного навоюешь, поэтому взялись за автоматы, вот-вот откроют огонь – ждут приказа, а если его не будет, сами стрелять начнут, это точно. Они – ребята не в меру самостоятельные, с дисциплиной у москвичей, как заметил Самара, просто беда.

До заслона оставалось метров двадцать, когда водила резко вывернул руль, швырнув автобус в неприметный переулок справа.

* * *

Попетляв по острогу, электроавтобус остановился у самого обычного, ничем не примечательного дома – пять этажей, сталинка. Мало ли такого добра в остроге? В левом крыле дома пустовали оконные проемы – значит, людей там давно нет. Зато в правом – порядок. Причем ремонт там сделали недавно, цемент не успел засохнуть. Здание вновь ввели в эксплуатацию. И посадили на крыше стрелков. И не только на крыше. Вроде и не сильно отсвечивают, а все равно как-то не очень ощущения, когда ты на прицеле.

Данила выбрался из автобуса. Держась за руки, Ашот с Ксю встали рядом – как романтично! Особенно, если учесть, что у обоих «калаши» на плечах.

Митрич, покидая салон, остановился рядом с водилой:

– Ну, молодца! Хоть и сухопутный, а все равно орел!

Водитель – парнишка лет шестнадцати, голубые глаза, нос картошкой – солидно, с достоинством пожал протянутую ладонь:

– Да это еще что. Я такое могу, дед, закачаешься. И бэтээр водил, и танк, и вообще. Только сяду – сразу вижу, куда и что.

Митрич пропустил обидного «деда» мимо ушей. Провожаемый недовольным гулом – позади образовалась пробка, – вертолетчик спрыгнул с подножки автобуса.

Выбравшись наружу, шамардинцы заняли оборону. Действовали чересчур грамотно, будто их только вчера из учебки выпустили. Пулемет-то лучше поставить метрах в двадцати левее, у трансформаторной будки, да и вообще надо поменять местоположение каждого бойца. В общем, сразу видно военную выправку. Авось в случае заварухи продержатся пару минут.

Четверо бойцов, согнувшись и побагровев, вытащили из автобуса усилитель. А покойный Фаза его на горбу сам таскал и не жаловался. Вот ведь был богатырь… Но долго печалиться Дану не пришлось – отец появился из подъезда, обычную дверь на котором сменили на стальную с кодовым замком, обнял его.

– Как ты, сынок?

– Нормально. А ты?

– Как видишь. – Отец отстранился, внимательно разглядывая Дана. – Умыться тебе надо и переодеться.

– Успею еще.

Через минуту все, кроме шамардинцев, расположились в довольно большой квартире на третьем этаже, в которой для удобства снесли несколько стен. Тут было чисто, но пахло пылью. Мариша провела ладонью по дивану, прежде чем сесть, и скорчила недовольное личико. Надо же, чистюля какая. Давно себя в зеркале не видала – в гроб краше кладут: грим и усталость не добавили брюнетке обаяния. А вот Ксю, казалось, не замечала запаха, исходившего от Ашота, и его разрисованная под зомбака рожа ее мало смущала. Наверное, это таки любовь.

Маркус занял место у окна и уставился во двор. Мариша на диване закинула ногу на ногу и демонстративно игнорировала Дана. Впрочем, и полковнику она внимания не уделяла. Тот сидел бледный и мокрый от пота, как только из-под душа. После «тоника» ему побоялись вводить обезболивающее. Митрич прохаживался по комнате, заложив руки за спину, и насвистывал «Все выше, и выше, и выше». Гурбан, разобрав автомат, протирал части тряпочкой и смазывал – настроился на долгое ожидание. Шамардин задремал, рот его при этом открылся, и вообще он выглядел старым и беззащитным – вся его властность улетучилась, как и не было. Пусть отдохнет, у Данилы у самого глаза непроизвольно закрывались. Но приказа расслабиться не поступало, поэтому он гнал от себя сон, разглядывая остальных.

Так продолжалось около часа. Все это время отца с ними не было – закрылся в своей лаборатории, велев не беспокоить ни при каких обстоятельствах, пусть даже небо обрушится на землю и всех закусают зомбаки.