Атаман Платов

Но вот что писал участник битвы дежурный штаб-офицер при пехотном корпусе Дохтурова майор Д. Н. Болговский: «Манёвр Платова решил участь русской армии, потому что Наполеон, извещённый о происходившем на его левом фланге, приведённый в сильное раздражение этой помехой, направил на его поддержку возможно поспешнее колонну в двадцать три тысячи человек — диверсия, которая лишила его на остальную часть дня средств воспользоваться успехами, одержанными его правым крылом… Если бы Платов действовал соответственно предписанным ему приказаниям, если бы он считал своею обязанностью только строгое повиновение своему начальству, поражение нашей армии было бы весьма вероятным; потому что, пока он со своими пиками оставался в дефиле, он угрожал; но если бы он атаковал неприятеля силами, которые не имели никакого значения в регулярном бою, очарование исчезло бы, и двадцать три тысячи человек, отдалённых от победоносного неприятельского крыла, несомненно довершили бы разгром нашей армии».

После сражения у Бородино русская армия отступала к Москве, и казачий корпус Платова, находясь в арьергарде, прикрывал отход. Близость Москвы подстёгивала французских солдат, которые, не считаясь с потерями, лезли напролом. Отходить казакам было некуда: громоздкий обоз едва тащился по дорогам. И казаки ловчили, маневрировали по фронту, внезапно нападая на неприятеля.

Казачья конница нуждалась в подкреплении артиллерийским огнём. Но орудия отправили вперёд, чтобы они могли занять заблаговременно позиции.

Генерал Платов нервничал, требовал стойко, до последнего удерживать рубежи, делать всё возможное и невозможное, но обстоятельства оказывались сильней его приказов.

Наполеон неистовствовал. Он требовал от находившегося в авангарде Мюрата разгромить-таки главные силы русских, и французский маршал заверял, что непременно это сделает. Но обещание его оставалось на словах.

Прикрывавшие отход казаки успевали на все дороги, через которые французские кавалеристы намеревались пробиться к отступающим. Оставив у Можайска надёжный заслон, атаманский полк Платова отходил последним. С ним находился и сам атаман. За Можайском полк остановился.

Подъезжали командиры полков и адъютанты, Матвей Иванович каждому давал распоряжение. В приготовленную для ночлега избу пришёл поздно.

Хлебосольный и общительный, он не любил бывать один. Но сегодня при нём был лишь сын Иван. Адъютанты разъехались с приказами, а командиры не освободились. Да и час был поздний.

Среди ночи снаружи послышались голоса. Вошёл офицер из Главной квартиры. Предчувствуя недоброе, Матвей Иванович поспешно вскрыл конверт, развернул лист, прочитал — и как обухом по голове. Он — генерал от кавалерии Матвей Иванович Платов — отстраняется от командования казачьим войском… За что? По какой вине? В горле перехватило: ни вздохнуть, ни охнуть.

— Что с вами, батя? — поспешил Иван. Никогда он не видел таким отца: за минуту на десять лет постарел.

— За что? За верность мою? За то, что не жалел живота? Хороший подарок… Неужто Михайло Илларионович?.. Нет не он, не может он этого…

Платов поднялся во весь свой немалый рост: голова почти касалась потолка. Тяжело, по-стариковски сутулясь, подошёл к окну и толчком распахнул его.

— Вы бы легли, батя! — Иван такой же высокий, в отца, стоял позади.

— Слышал я, что его светлость очень недовольны тем, что арьергард далеко подпустил француза к нашим главным силам, — сочувственно высказал прибывший офицер.

— А чем сдерживать Мюрата? Одними казаками? Пехота нужна! Пехота! А её-то и нет у меня! И в артиллерии недостаток.

— Вы бы спать, батя, ложились. Утро вечера мудренее, — осторожно, посоветовал Иван.

— Ладно. Не учи!

Матвей Иванович пробовал заснуть, но в голову лезли тяжёлые мысли, в памяти менялись картины жизни. В большинстве это были сражения. И каждое имело своё отличие и особенность.

— Матвей Иванович, прости непутёвого, — спохватился вдруг денщик, — совсем запамятовал: письмо-то ещё с прошлого дня ношу. С Дона прислали. — Степан подал помятый конверт.

— Иван, читай! — кивнул генерал в сторону сына.