Атаман Семенов

Чтобы побыстрее сготовить чай, Кланя разожгла керогаз-машинку, которой старик пользовался очень редко и берег пуще глаза. Запасы керосина у Тимофея Гавриловича были маленькие, достать его негде, поэтому старик так же, как и керогаз, пуще глаз берег стеклянную четверть с керосином. Он ведь и для многого другого в хозяйстве нужен — и банки поставить, когда легкие от простудного жара начнут разваливаться, и горло смазать, если там возникнет нарыв, да и лампа без керосина, как известно, гореть не будет.

Доставать керосин становится все труднее и труднее. Перед приходом семеновцев старик начал уже зажигать светильники, заправленные звериным жиром. Хорошо, постояльцы выделили ему небольшой запас.

Привозят керосин в здешний края в основном по морю с Сахалина, там этого добра — завались, черпают его кружками прямо из луж, наполняют бочки и доставляют во Владивосток. Так, во всяком случае, сказывали деду. Зовут на Сахалине горючку «керосин-водой».

Кланю он не попрекнул тем, что зажгла керогаз, наоборот, мысленно одобрил; правильно поступаешь, внучка, держи форс и дальше, покажи лишний раз дворянству, что мы тоже не пальцем деланы.

На керогазе чай вскипел быстро. Прапорщик обеими руками обхватил горячую кружку, затянулся чайным духом и пробормотал благодарно:

— Хороший чай... Спасибо.

— Из Китая.

— В России, говорят, давно сидят на морковной заварке.

Старик в ответ лишь вздохнул: жалко было «Расею», людей, которых он знал, — уехали на запад и сгинули на бескрайних просторах, лежат на неведомых погостах, а может, просто догнивают в канавах. Дедово лицо расстроенно дрогнуло, он отер рукой нос; немо зашевелившиеся губы готовы были произнести имена людей, навсегда исчезнувших, за которых надо бы помолиться, да все недосуг — все спешим, спешим, на Бога совсем не оглядываемся, а это — большой грех. Сердце у Тимофея Гавриловича защемило еще больше.

А прапорщик тем временем еще полкружки чая успел осилить, молодое усталое лицо его покрылось каплями пота.

— Раньше мы ведь как поступали, Тимофей Гаврилович, — наконец заговорил он, — брали руду, дробили, мельчили ее и — в ртуть. Она растворяла золото. Дальше ртуть из раствора мы выпаривали, а золото оставалось. Сейчас мы будем поступать по-другому: мы перестанем выпаривать ртуть, будем собирать ее, а как — я уже придумал.

— Говорят, очень опасная это штука — ртуть. Вредная, — проговорил старик и умолк. Ну будто бы Вырлан этого сам не знал.

— Вредная, верно, — сказал Вырлан. — Народу на Байкале погубила немало. Каждый второй копальщик, который сидел на рудном золоте, уже закопан сам. И ни золота ему не надо, ни ртути. Риск имеется, правильно. Но как говорят купцы, кто не рискует, тот не пьет шампанского.

— Не люблю купцов, — пробормотал старик.

— Ну хорошо, а выход другой у нас есть?

Дед пошевелил плечами, отвел глаза в сторону.

— Я человек маленький, не мне решать, есть у нас выход или же нет. Все равно ртути не хватит, — добавил упрямый старик.

— Тогда скупим все градусники во Владивостоке. — Вырлан, когда речь заходила о деле, тоже был упрям.

Старик сощурился, хмыкнул:

— Это во что же тогда обойдется каждый фунт рыжья?

— Не так дорого, как кажется с первого взгляда.

Вместо ответа старик лишь пусто пожевал губами, в глазах у него промелькнуло сочувствие к прапорщику — дескать, молод еще, не знает, какую подножку ему способна поставить жизнь, вот поживет, сколько он — будет осторожнее. Рыжья этого, золота, к которому тянется так много народа, старик пропустил через свои руки столько, что вряд ли можно сосчитать... железнодорожный вагон. Самородки даже самому государю Николаю Александровичу подносили. Были и самородки, и песок. Одни самородок размером с кулак продал Тимофей в Китае. Ядовитую ртуть эту он и вовсе черпал пригоршнями.

Пацаном, помнится, он не раз шариками ртути забавлялся. Занятно было делить эти шустрые, лихо катающиеся по полу горошины, сгребать их в блюдце, собирать воедино, потом снова пускать по полу — часами можно было наблюдать за веселой игрой зеркально-блестящих тяжелых капелек.

Первое свое золото — рудное — старик взял из раздробленных камней с помощью ртути. Выжарил ее на обычней черной чугунной сковороде — на донье сковороды остался зияющий золотой блин. Старик аккуратно снял его и долго держал в руках, млея от восторга. Глядеться в блин можно было как в зеркало. Позже блинов этих у него было — не сосчитать. И неблинов тоже.