Атаман Семенов

Атаман, придерживая пальцами край шляпы, вглядывался в темноту — не возникнет ли по курсу противно-бойкий катерок с флажком береговой охраны на корме или, того хуже — «Лейтенант Дыдымов», но на длинной россыпи электрических огней ничто не проявлялось, ни одного движущегося темного пятна, ничего, даже шевеления и того не было. Все шло по плану.

Главное, чтобы никто не пронюхал, что он уже покинул «Киодо-Мару», а дальше Бог не выдаст, свинья, как говорится, не съест — дальше все должно пойти будто по маслу. На берегу вместе с правительственными патрулями нынешней ночью ходят патрули семеновские. Если что-то произойдет — свои придут на выручку.

К пристани причалили благополучно. Неподалеку мрачной громадиной расплывалось в черном небе здание Морского штаба, во всем здании не было ни одного огня. Площадь перед штабом, в косом свете фонарей казавшаяся какой-то мятой — сплошь в выдавлинах, в неровностях, — была безлюдна. Впрочем, безлюдной она оставалась недолго...

Один из офицеров, сопровождавших атамана, низкорослый, но плечистый, как спортсмен-гиревик, капитан, вдруг обхватил его за плечи, словно родного брата, и затянул пьяным гнусавым голосом:

— Ма-асква залатаглавая-я, звон калакалов, ца-арь-пуш-ка державная, арамат пираго-ов...

Тут Семенов увидел, что на площади появились сразу два патруля, один — многочисленный, человек девять, не меньше, правительственный, под командой прапорщика, второй — со знакомыми белыми повязками «ОМО», что означало «Особый Маньчжурский отряд», — патруль семеновцев.

Ка-анфетки-бара-аночки, словна лебеди-са-аночки, — продолжал блажить капитан, отпустил Семенова, наставил горлышко бутылки на правительственный патруль и открутил проволочную уздечку, сдерживающую пробку. Бутылка ударила туго, будто хлобыстнул маузер. Капитан вскинул бутылку, приложился к ней. Затем, шатаясь пьяно, выдвинулся вперед, закрыл своим телом атамана. — Ой вы, кони за-алетныя, — и снова отпил от бутылки. Хоть и блажил он пьяно, а глаза его, как успел заметить атаман, очень сосредоточенно и жестко следили за солдатами правительственного патруля.

Меркуловцы поначалу было направились к разгулявшемуся офицеру, но, увидев, что он не свой, а семеновед, чужой, резко свернули в сторону.

— Гимназистки румяныя, от мороза чуть пьяныя, — про-блажил гуляка хриплым, надсаженным зельем голосом и умолк. Произнес Спокойно, обращаясь только к атаману: — Извините, ваше высокопревосходительство, я вас не помял?

Оба японца, майор и полковник, дружно рассмеялись. Семенов махнул рукой:

— Пустяки!

Через полминуты на площадь выкатились три автомобиля. Семенов с неожиданным сожалением подумал о том, что не удалось ему с ревом и свистом погонять по владивостокским улицам на автомобиле, который он переправил сюда, это вызвало у него досаду, боль, еще что-то... А ведь роскошная машиненка-то! Местные обыватели дружно пораскрывалн бы рты при виде ее. Несется машина на всех парах, гудит, рявкает клаксоном, а сзади наметом идет конный конвой, подковы звонко стучат по асфальту... Кр-расота!

Теперь придется перегонять авто на новое место.

Ка-анфетки-бара-аначки, — снова на всякий случай гнусаво затянул капитан, но в следующий миг умолк — на машинах приехали свои.

Сделав широкий круг, автомобили остановились около высадившихся с катера людей. Средняя машина — громоздкая, с тяжело дышащим мотором, похожая на броневик — замерла рядом с атаманом.

— Э-хо-хо! И гульнем же мы сейчас в ресторации! — громко проорал «захмелевший» офицер, садясь в авто.

Правительственный патруль, гулко протопав сапогами вдоль стены Морского штаба, скрылся за углом.

Через несколько минут три машины, распугивая собак и сонных коз, которых тут не принято было привязывать к колам, неслись по пустынным владивостокским улицам. Прошло еще немного времени, и они миновали окраинные хибары, где жили китайцы, удравшие сюда от красных, из Хабаровска, дорога круто поползла в сопки, по днищу машины звонко защелкала галька, в окна полезли клочья тумана, похожие на папиросный дым. Свистел ветер. Семенова приятно вдавило спиной в кожаное сиденье, лопаткам сделалось горячо, будто он прислонился к печке.

Глаза смежились сами по себе, он чуть было не уснул — это был какой-то мгновенный провал в цветастый, полный звуков омут, — но он не уснул. Энергично растер костяшками пальцев виски, потом помял затылок, и сон отступил от него.