Сын Петька подрастал. Два года с отцом на линии жил, на кубанских постах. В 1810 году пришла пора зачислять его на службу. В этом же году помер наконец Мартынов, главный из врагов. Платов Матвей Иванович стал дело сглаживать потихоньку. Петьку направил в полк Поздеева и через неделю службы записал в урядники. Туда же, к Поздееву, старшего Кислякова для совместной службы перевел. При всем своем упорстве и упрямстве Кисляков, сутяжный и мелочный с другими, с сыном был прост, не строг, лишь изредка попрекал с ехидной усмешкой.
Война на Кавказе на убыль пошла. Кабардинцы в Санкт-Петербург делегацию направили милости просить. Теперь уже младшего Кислякова, Петра, посылали в закубанские владения князя Мисхуста с командой для рассеяния «хищнических партиев», готовых вторгнуться в российские пределы.
Старый Кисляков опять затосковал на кордонах. То придирался к каждой мелочи, то спал целыми днями. За 50 человеку, а всё — хорунжий. Чины пошли с 12-го года…
Находили на державу с запада тучи. Смерть и увечья несли, чины и знаки отличия.
С 1810 года стали стягивать войска к западной границе. 22 донских полка держали там в готовности. Сам Платов подбирал командиров полков «по соображениям родственной связи». Свой своего в бою не бросит. Одних Иловайских собралось четверо — 4-й, 5-й, 10-й и 12-й. Обещали начальники, что ни видно на Варшаву наступать, но никакие начинали. Раньше шли в Европу по цезарскому или прусскому приглашению, на все готовое. Теперь, когда Бонапарт набил холку и тем и другим, но неосторожно увяз за Пиренеями[122], сами засобирались, но, как водится, затянули дело до последней крайности.
Проедали казаки казенное содержание. Партиями ехали из болот и с песков на Дон отпускные команды. Такие же партии торопились на пополнение стоявших в западных пределах полков. Ехали охотно. Молодые и ретивые на Платова большую надежду имели. Всегда он за казаков заступался и в лучшем виде их начальству представлял. Войн победоносных в последнее время было мало, вот разве что в Финляндии. Отсюда и чинов мало давали и наградами не баловали. Но должно ж когда-нибудь повезти донским казакам!
Командиры и сам Платов прибывших придирчиво осматривали. Скандальных, неуемных прямо с дороги на Кавказ заворачивали.
Странное место! Одни там лечились, другие наказание отбывали…
Но и с Дона, и с Кавказа, и с Кубани, и с Дуная (откуда, кстати, стали потихоньку забирать проверенные, обстрелянные войска) оглядывались службистые, жадные до наград и почестей ребята на Запад. Чувствовали…
Меж тем природа являла грозные знамения. В 11-м году, в феврале, над окружной Усть-Медведицкой станицей слышали гром и видели молнию, о чем доносили товарищу министра внутренних дел и — о том же — Платову. А осенью и вовсе комета появилась. В безлунные ночи длинный ясный хвост ее колебался от ветра и вспыхивал.
Гадали казаки — к чему б это? Новой войны не боялись. Держава и так из войны не вылазила. Шведы, персы, турки… Извечный, трижды проклятый Кавказ…
Весной, как обычно, стали собирать партии на подмогу в полки. В урочище Красный Яр, на Тузлове, съехались те, кому отправляться на Кубань, в Грузию, в Крым, в Молдавскую армию. В Казанской готовилась к отправке команда в далекую Лифляндию. Из Маньково должен был выступить на Кавказ целый полк Рубашкина. Вот тогда, весной 1812 года, засобирались казаки и в очередной поход на Варшаву.
28 апреля вышел приказ вернуть отпускников в 22 полка на западной границе, место сбора — урочище Голота на реке Кундрючьей. Оттуда же, но чуть позже, уходил в Мозырь (западные рубежи Российской империи — теперешняя Белоруссия) свежий полк Петрова.
С одной из таких команд, в предчувствии побед, чинов и наград, отправил Алексей Иванович к Платову, в Атаманский полк, сына своего Степку, малолетка, который в оный полк уже лет пять, как был записан.
Положенных атаманцам 2 аршин и 8 вершков Степан Кисляков достиг, но позже, — когда в годы мужские вышел. С 8 лет записал его отец в полк. Платов на новой своей должности такие вещи по первам (сначала) пресекал. Наказывал другим казакам строго, чтоб не являлись к нему с просьбами о производстве их в урядники. Но для верного Алешки Кислякова исключение сделал. Уходя на вторую войну Императора Александра с французами, распорядился он о нужных ему людях, а вернее — об их сыновьях. В первый день, как записали Степку в атаманцы, 18 декабря 1806 года, вышел приказ «господина атамана Матвея Платова о производимом офицерском сыне Степане Кислякове в урядники». Вместе со Степкой получили урядницкую обкладку на воротник[123] сыновья Николаева, Сиротина, Волошинова и двое Минервиных, Иван и Константин.
С атаманцами в Пруссию восьмилетний Степка, конечно же, не пошел.
Куда ему? При отце остался… Потом отец в «кучуры» перебрался, в рабочий полк, и Степку к себе «переписал». Значилось в бумагах, что занимается малолетний урядник на новочеркасской стройке «приготовлением разных материалов», — а на самом деле он дома сидел.