Читаем Атаман Золотой полностью

Атаман Золотой

Кругом сыпались с нар полуодетые люди. Кто надевал рубаху, кто обувал лапти, кто, уже одетый, искал в мешке ложку, кружку, деревянную чашку. Возле казармы за длинным деревянным столом рассаживались работные люди.

— Ешь на весь день, набирайся сил, — сказал Андрею старый рудонос, наливая себе из ведра, стоявшего на столе, полную чашку щей.

«Попал из огня да в полымя, — подумал Андрей. — Ну, коли так, долго здесь не загощусь», — и он жадно поглядел на другой берег пруда.

Вдруг послышался крик:

— На раскомандировку!

Стражники стаскивали со скамей работных, и скоро толпа человек до ста направилась к заводской конторе.

В помещении конторы за столом, залитым чернилами, сидели протоколист и усатый пучеглазый сержант, тот самый, который принял Андрея от его похитителей.

— Рудоносом назначаю, — буркнул он, даже не взглянув на Андрея.

Так начался новый трудовой день в жизни бывшего писца конторы Усольских соляных промыслов.

Руду носили прямо из куч, сбрасываемых рудовозами. Поглядел на них Андрей и ахнул — страшны были эти рудничные со следами рудной охры на лицах, с темно-бурыми руками: десятки лет перебирали эти руки тяжелые куски медного колчедана.

«Ну, мне не впервой», — сказал про себя Андрей, ловким рывком поднимая носилки с рудой.

Руду носили в плавильную — благо, что недалеко. Одноэтажное сооружение фабрики походило на тюрьму. Вверху под самой кровлей поблескивали восемь полукруглых небольших окошек с решетками. Над фабричной крышей высились четыре узкогорлые трубы. Из них поднимались клубы ядовитого желтого дыма.

Внутри фабрики стоял вечный полумрак. От черного земляного пола, от сваливаемой в кучи руды в воздухе кружилась густая едкая пыль.

Расплавленную медь выпускали в летку, ею наполняли тачки, из которых огневая жидкость разливалась в круглые ямы, вырытые в земле. От льющегося металла шел голубой и едкий дым. Плавильная наполнялась белесым туманом. Дышалось тяжело, и работные, поставленные к плавильной печи, всю ночь харкали «чернядью».

Полуголые, стоя на коленях, дробили они куски руды, а ее требовалось несколько сот пудов на урок.

«Вот тебе и новая работа», — думал Андрей, с ожесточением таская носилки.

Руда плавилась. То в один, то в другой фурменный глазок смотрел плавиленный мастер.

Со скрипом вращалось водяное колесо. Из мехов дул сильный ветер в горны. А в горнах полыхали золотые огни с синими языками. На поверхность всплывала кровянистая медь и черный медноватый чугун. Люди у горнов задыхались от жары.

Андрей качался от усталости. В нем все более закипала злоба. Он вспоминал Петровича — умного, знающего мастера, своих товарищей по доменной работе. И там за спиной стояли такие, как Перша, заставлявшие работать хотя бы и через силу, но здесь еще больше почувствовал Андрей рабское свое состояние.

Выпустили медь. Ослепительно сверкая, полилась она в изложницы.

Вдруг раздался душераздирающий вопль. Бросив носилки, Андрей кинулся в ворота плавильной. На полу, возле печи, извиваясь, как червяк, катался человек. На нем пылала рубаха, пахло чадом горящего тела.

Вокруг сгрудились испуганные мастеровые.

— Воды! — закричал Андрей. — Что встали столбами? Человек кончается…

Несколько мастеровых бросились за водой.

Горевшего подняли. Лицо и борода были сожжены.

— Братцы, — стонал он, — родимые…

Голова его бессильно откинулась.

— Тигли! — кричал плавиленный мастер.

Гнев овладел Андреем. Все, что он перенес за эти последние полгода своей жизни, встало перед ним в кровавом образе заводского начальника, как враждебной человеку силы, и когда в плавильную пришел унтер-шихтмейстер, толстомордый и дюжий, он крикнул:

— Долго нас казнить будете?

Тот даже попятился. И вдруг произошло одно из тех событий, когда люди действуют неожиданно даже для себя самих.

На крик Андрея все повернули головы.

Литухи побросали тигли, рудоносы — носилки.

— Не кормите, а работу спрашиваете!

— Где у вас правда?

— Докудова тиранить будете?

Унтер-шихтмейстер кричал что есть мочи:

— Встать на свои места!

Его не слушали. Каждый торопился высказать свои обиды.

Пришли двое работных, уносивших обгоревшего из фабрики.

— Помер.

Негодование еще сильнее овладело толпой. Кой-кто схватились за ломки.

— В печь его, толстомордого!..

Андрей схватил унтер-шихтмейстера за шиворот к, повернув его лицом к выходу, вытолкнул из плавильной.

…А через час он, в сопровождении двух стражников, стоял перед красноносым сержантом, и тот, не то с сожалением, не то со злостью глядя на него, говорил:

— Эх ты, балда! Рудник заработал, да еще с исправительной казармой…