Атеисты

– Да, говорю, я вот все хочу начать макулатуру собирать или пластиковые бутылки… – отвечает бывшая учительница.

– Тетя Кима, Вы ведь давно ничего не делаете, потому что уже и не можете ничего делать! Вам почти восемьдесят пять лет! Какая может быть макулатура? Как Вы ее таскать-то будете? А главное, зачем?!

Кима, не обращая внимания на замечание, продолжает:

– Вот капроновые бутылки стоят восемь рублей за килограмм, а макулатура – три рубля…

Теперь тетка задумывается и что-то подсчитывает. Вероятно, как любого нормального человека, бездеятельность угнетает ее. И не важно сколько тебе лет, все равно хочется оставаться в строю и доказывать себе, что ты живой и на что-то способен.

Чтобы отвлечь Киму от ее арифметических подсчетов, я, показав взглядом на кучу фотографий, разбросанных по столу, спрашиваю:

– А что это за мужик страшный рядом с Иркой?

– Ну как «что за мужик»? Это ее муж Васька! – имя Васька она произносит почему-то с отвращением.

Ваську я видела один раз в жизни на свадьбе двоюродной сестры около двадцати пяти лет назад. Их село затерялось где-то между Волгоградом и Саратовом.

– Да?!… Каким же он стал уродливым! – недоумеваю я, имея в памяти несколько другой образ.

– Ну так, столько пить!.. Он ведь недавно Ирку так избил, что она в больнице даже лежала, а потом в милицию ходила, чтобы они ему пригрозили…

– Это возмутительно! – негодую я. – Что значит «пригрозили»? Зачем она с ним живет?! Страшный, алкоголик, да еще и бьет ее!

Видимо, посчитав мой вопрос риторическим, тетка продолжает:

– Так он ей еще и изменяет!!!

– Да с кем?! С козой что ли? Кому он нужен?!

– Если бы с козой! – почему-то мечтательно произносит Кима. – А то ведь со старухами! – брезгливо добавляет она.

– С какими старухами?! – я начинаю слегка сомневаться в адекватности рассказчицы. Похоже, все-таки возраст берет свое…

Тетка не унимается. Видимо, историю про мужа племянницы она носила в себе долго и теперь заметно оживилась, чувствуя, что ее час настал.

– Ведь от него все село плачет!! Все старухи стонут! – с театральным надрывом и сильным ударением на слове «стонут» произнесла она.

– Господи, что это за бред?.. Почему они стонут-то?

Неожиданно, отличник народного просвещения и почетный ветеран труда, сохранив привычку к мгновенному перевоплощению, оставшуюся от сорокалетней работы в школе, проворно встает со стула и, резко уперев руки в бока, начинает вещать раскатами грома:

– Ведь он напьется!.. Изобьет Ирку!.. А потом идет по селу!.. Видит дом со старухой… заходит к ней!.. Расстегивает ширинку и сразу требует: «Соси!»!

Не веря своим ушам, я, нежное дитя города на Неве, продукт двух высших образований, нахожу в себе силы спросить:

– Как «соси»?!

– А вот так!!! Соси и все!!!

Тетка входит в образ похотливого алкоголика с катастрофической скоростью. Это уже не почетный ветеран труда, а мерзкий алкаш Васька!

Против моей воли перед глазами возникает чудовищная сцена измывательства.

В темных холодных сенях, почему-то у разбитого корыта, ненасытный извращенец Васька глумится над седой несчастной старухой. А рядом, в горнице на печи, мирно лежит ничего не подозревающий дед! Он слушает свою любимую радиоточку, и ноги его обуты в валенки… Цинизма картинке добавляет тот факт, что по радио в исполнении Майи Кристалинской передают песню «Нежность» …

Зная, что ночной кошмар мне обеспечен, я, содрогаясь от отвращения, все-таки протестую:

– Ну а куда же смотрят их мужья?! Почему они-то не защитят бедных старух?!!

– Все мужья давно поумирали! Кто двадцать, а кто и тридцать лет назад! Старухам-то уже – под девяносто!

Продолжая жалеть несчастных и пытаясь отогнать тошнотворную картинку расстегнутой засаленной ширинки, я мысленно ищу хоть какое-то облегчение для слабых женщин:

– Ну так а старухи-то? Что они делают? Как они выходят из создавшейся ситуации?

– А что они могут сделать?!.. Плачут, а сосут! Плачут, а сосут! – злобно просвистел сквозь оставшиеся зубы Васька.

Тут уже я не выдерживаю, падаю с кровати и катаюсь по полу, стараясь вдохнуть побольше воздуха – меня душит раздирающий хохот…

Довольная произведенным эффектом тетка тем временем смирнеет, опять превращается в бывшую учительницу, садится на стул и своим теперь уже рассудительным голосом добавляет:

– Ну а что ты хочешь, дорогая? Это же российская глубинка! Там свои законы!

НА КЛАДБИЩЕ

На следующее утро, ни свет ни заря, у нас появляется мой двоюродный брат, сын тетки Веры. Он врывается в квартиру мощным вихрем. Быстро проверив холодильник на наличие кваса и удовлетворив свою жажду, он командует:

– Поехали!

Мишаня, зная, что мы хотели навестить и убрать могилы родных, предложил на своем немолодом форде отвезти нас на кладбище.