Ателье [СИ]

Он поел и поспал. Его Даша пришла домой. И — назвала по имени. А если им надо сейчас лежать там вдвоем, поворачиваясь и вскрикивая, ну что же, Патрисий подождет, он знает, она по-прежнему любит своего кота. Пусть даже теперь она любит и этого — огромного, со светлой головой, большими руками и спокойным медленным голосом. Патрисий поставлен, чтоб его Даше было хорошо. А сейчас (он приоткрыл желтые глаза, взглянул и отвернулся, задремывая, но чутко сторожа ухом) она счастлива. Пусть так и будет. Ну, пусть еще будет миска с едой, вкусности на столе, прогулки по маленькой террасе на крыше.

И никаких лам с их кошмарным вонючим мехом!

Глава 23. Хэппи энд В которой есть почти все необходимое для счастливого завершения шумной городской истории, хоть и с некоторым переподвывертом…

Даше снились звезды. Росли на дневном небе, как цветы, и их надо было полить, потрепать рукой и бережно, подсовывая ладонь под яркий венчик, сорвать, чтоб унести вниз. — Пришить к прекрасному платью.

— Вот такой будет лиф, весь собран из звезд, — снилось ей, сперва весело, а потом немного грустно. Она села на траву, свивая змеевидные ноги, и, держа в руке теплую звезду, задумалась.

— Бедная я Даша, — снилось ей дальше, пока сидела на приснившейся траве, — даже звезды с неба достаю себе сама. Или — не себе?

Привстав, раскинула платье по соломенной летней траве, рассматривая. Белые облака широких юбок, синее небо разрезных рукавов, теплые звезды ажурного лифа.

— Это платье для Тани. Тани Томилиной. Чтоб никогда не боялась выходить туда, где все смотрят.

И радость пришла к ней, чистая и свежая, какая бывает только во сне, когда ничто не мешает, и нет ничего вокруг, кроме радости. Вставая, виясь змеей по сухим стеблям, Даша выпрямилась и, подхватывая платье, засмеялась, так громко, что смех разбудил ее.

— Данила! Дани! Посмотри, какое…

Голос кинулся по светлому залу, как бывает лишь в пустоте. Даша села на тахте, заворачиваясь в простыню, испуганно огляделась. Заснули тут… Думала, задремывая после любви, — немножко поспит, и потом переберутся в спальню. Но проснулась одна. На тахте. День уже!..Ушел, оставил посреди студии, спящую. А вдруг явятся фотографы?

Спрыгнула, придерживая простыню, побежала к спальне, шлепая босыми подошвами и радуясь, что нормальные человеческие ноги, а не какие-то там змеиные хвосты. Из ниоткуда появился Патрисий, заспешил тоже, путаясь в свисающем крае простыни.

— Нас с тобой бросили, да? А мне ведь на работу, ну уволиться, вещи забрать. Там мои ножницы и резак, а еще отрезы и кожаный раскрой, — шепотом рассказывая Патрисию, Даша стряхнула с себя античное одеяние и запрыгала на одной ноге, напяливая трусики и джинсы.

— У Ефросиния сегодня примерка, черт и черт, придется просить Даньку, чтоб разрешил помериться в соседнем офисе. Свинство какое. Может, Ефросиний не захочет сюда, и, вообще, будет ходить дальше в «Эллу Вэллу»… — присела перед зеркалом, нещадно водя щеткой по спутанным волосам.

Сквозь стекло смотрела на нее молодая женщина с продолговатым похудевшим лицом, серыми глазами, опушенными прямыми коричневыми ресницами, темным бровями-стрелками. А между бровей — продольная черточка-морщина. И подрагивают опущенные уголки четко прорисованных бледных губ.

— Сплошные неприятности, Патрисий, — пожаловалась и, закручивая волосы в хвост, затянула резинкой, — сколько мы еще будем на шее у Данилы висеть? Нет, сидеть…

В пустой кухоньке на столе сверкал графин с оранжевым соком, накрытый бумажной салфеткой, в тарелке под стеклянной крышкой лежали бутерброды с сыром. Рядом белел квадратик с неровными строчками.

«Даша, я занят сегодня. Галя звонила, велела подойти, к 11–00. Целую. Д.»

— Вот! Другой бы, он поцеловал, когда уходил, сказал бы «Даша любимая я тебя люблю»… — она откусила от бутерброда и, оторвав лоскуток сыра, подержала на весу, дожидаясь, когда Патрисий, деликатно прихватив острыми клыками, заберет угощение, — или сказал? А я дрыхла, как сурок. Патрисий, он мне сказал?

— Амммурры, — ответил Патрисий и, убедившись, что больше запретного вкусного сыра не дадут, спрыгнул и ушел к своей миске.

— Ну, хоть сказал…

Обжигаясь, хлебнула кофе и побежала в ванную. Лихорадочно чистя зубы, думала с отчаянием, не успевает, снова не успевает! К одиннадцати надо, а еще сегодня три примерки, которые перенесли из-за этого показа. Все на бегу! И страшно — а что вообще будет.

Натянув сапожки, кинула на плечи куртку, посмотрела на яркое солнце в огромных стеклах. Весна. Может быть, все будет хорошо? Топчась у выхода, подмазала губы перед зеркалом на стене, и позвала:

— Иди сюда, кот мой!

Обнимая теплого тяжелого кота, зарылась щекой в глянцевый мех.

— Я тебя почти не вижу. Скучаю. Если бы не злюка Элла, работал бы с нами по-прежнему, а? Говорил бы мудрые вещи. Пожелай мне счастья, цаца моя. Ну…

Вздохнув, спустила Патрисия с рук и вышла на площадку.