— Так! — прибежав, Данила сунул ей мягкого, удивленного спросонья кота. Патрисий муркнул, обвисая на руках. А в следующее мгновение она, ахнув, взлетела вверх, подхваченная на руки Данилой.
— Закрывай глаза! — приказал он, прижимая ее к себе.
— Закрывай! — наперебой закричали все.
Даша послушно зажмурилась и навострила уши. Покачиваясь на руках, сказала в горячее ухо:
— Я уже так закрывала. Только ты меня вел…
— Дарья, блин, ну помолчи!
Он сделал несколько шагов. И, под топоток тех, кто подошел сзади, опустил Дашу. Сказал внезапно охрипшим голосом:
— Вот.
Она стояла, не открывая глаз. Держа на руках тяжелого кота, принюхалась. Пахло влажной свежестью и отчаянно по-весеннему — белыми цветами миндаля. А еще пробивался через цветочный мед запах машинного масла. Новой кожи. И тот, что встречал Дашу и Галку в их путешествиях по складам, забитым тряпошными сокровищами — запах новеньких тканей: свежей текстильной краски, льна, хлопка и шелков.
Даша открыла глаза.
В светлом огромном зале стояли два ряда швейных машин, блестящих новой глянцевой краской. Громоздился в углу гладильный пресс, увитый черными шнурами. Посередине раскинулся широкий стол, отблескивая гладкой поверхностью. У стен на стеллажах лежали рулоны тканей, стопки чертежной бумаги, толпились цветные коробки для мелочей. И у бескрайней плоскости окна стояли три манекена, наспех замотанные в цветную кисею. Одна из пластмассовых девочек, стоя на коленках, осторожно выглядывала в окно, вторая, прижав лицо к стеклу, смотрела на длинный грязно-белый дом через широкое шоссе, в котором на первом этаже, в крайнем подъезде, за расщеперенными в спешке переезда жалюзи осталась Эллочка.
И на всех столах, тумбочках и комодах в бутылках и вазах раскинулись усыпанные белыми цветами ветки. А на пустой стене полупрозрачными красками, с размахом, вилась от пола до потолка надпись «Табити-Апи».
Даша опустила руки, и Патрисий, спрыгнув, задрал хвост и отправился по периметру, мерно переступая ногами, нюхать углы и тереться щекой о выступающие предметы.
— Это? Что?
Миша, подбежав, схватил ее руку и затряс:
— Поздравляю, Дарья Витальевна! С новой работой и вообще!
— Это чье? — она оглянулась на Галку. Та, пожав плечами, кивнула в сторону Данилы. И Даша, боясь ступить дальше, повернулась к нему:
— У меня голова разорвется. Это как всё?
Он кивнул, осторожно глядя, на ее нахмуренные брови.
— Это теперь ваше. Была Элка. Стала — ты. Поровну. Галя и ты.
— Но я же. У меня нет ничего! — последние слова выкрикнула и они вскинулись, отражаясь в весеннем стеклянном небе.
Данила пожал плечами и, покраснев, ответил:
— Ну не было. Теперь есть. Считай — подарок.
— Подарок? А что скажет этот, осенью, который делает ремонт? Ты же говорил…
— Даша, боюсь, что он — это я.
Она затрясла головой, отмахнулась и пошла вперед по гладкому, чисто вымытому полу, осторожно, будто по льду. Данила шел рядом.
— Не-ет. Шутка да? Ты же фотограф. Просто фотограф! У тебя шеф на Гавайях.
— В Гоа.
— Неважно. Разве у фотографов бывает столько денег? Посмотри, какие машины! Это же супер! Галя, ты видишь?
— Я их сама выбирала, — ответила та.
Даша остановилась у столика с оверлоком. Ей ужасно захотелось сесть и проверить, как работает эта блестящая глянцевая машинка. Но еще не все было выяснено…
— Дани! — призвала она к ответу просто фотографа.
— Даш. Студия — моя.
Она оглянулась. Посмотрела на Алену, Настю. На Ефросиния, который в ответ важно покивал головой. И криво усмехнулась:
— Ага, еще скажи, «Орхидея» тоже твоя. Вся прям, целиком.
— Тоже моя. И еще три бизнес-центра в Москве, и два дома отдыха, и сеть туристических офисов. Ну, еще кое-что по мелочи, так.
— Та-ак… — Даша медленно села на вертящийся табурет, ухватилась за край стола, — как это — так? Что значит, по мелочи?
— Ну… в Крыму кое-что, на Сардинии. Опять же в Гоа, — осторожно перечислил Данила, внимательно глядя в сердитое лицо, — слушай, ну порадуйся уже, а?
Даша крутнулась на табурете. Мимо проехало серьезное лицо Галки, доброе Ефросиния, склоненные над новыми машинами головы Насти и Алены, Миша стоял подбоченившись, и улыбался желтеющей щекой, вроде это он тут в миллионерстве признается. И оказалось напротив встревоженное лицо Данилы. Неловко улыбаясь, он проговорил:
— Чумичка ты. Знал бы, что так на меня смотреть будешь, сказал бы с глазу на глаз. А то вроде в преступлении сознаюсь. Ну, улыбнись же, наконец!
— Мне надо покурить, — Даша сползла с табурета и осторожно направилась к выходу. Ей казалось, что гладкий пол вот-вот расползется куском дешевенькой некачественной ткани, и полетит она до первого этажа, стукаясь о перекрытия башкой, плечами и коленями. Патрисий, свернув хвост толстым кольцом, заторопился рядом с ней, путаясь в ногах.
— И я курить, — спохватилась Алена, но Настя дернула ее за рукав и усадила за машину.
На площадке вытащила пачку, и не смогла ее открыть. Смяла в кулаке.