Ателье [СИ]

Даша поднялась, осматривая себя в зеркале. Галка подошла и встала рядом. Высокая похудевшая Даша, с длинными, аккуратно уложенными по плечам русыми прядями. И маленькая крепкая Галка, с привычно торчащими во все стороны завитками каштановых волос. Два года назад, обосновавшись на верхнем этаже «Орхидеи» они вместе решили — платья менять сколько угодно, но волосы не трогать. До времени Ч.

А когда оно наступит, поймут вместе.

Сейчас, слушая пульсирующие вздохи музыки, под которые выходили их модели на подиум, одна за другой, девочки смотрели в зеркало друг другу в глаза, как когда-то в маленькой мастерской, заполночь, одни.

«Кажется, вот оно?» — спросили Дашины серые глаза. И Галкины карие ответили — «кажется, да!».

— Галь. Мы успели…

— Пойдем.

Невысокие мужчины в безупречных костюмах расступились, пропуская их. Переговариваясь, смотрели узкими глазами, как две молодые женщины скрылись за углом декоративной стенки. И услышали, как зал накрыл голос, произнося на английском и китайском:

— «Табити-Апи»! Гарина И-ван-тси-на! Далия Ре-сина!

А потом раздались аплодисменты, на это раз — настоящие. Накатывали веселым прибоем, перекрывая музыку, стихали и снова возобновлялись.

Руководитель маленькой делегации сел, поправляя ярко-розовый галстук, сверкающий бриллиантовой крошкой, оглянулся на второго — в темно-сером костюме, но в бирюзового цвета крокодиловых туфлях. И, барабаня короткими пальцами по столу, стал ждать начала переговоров.

Через два часа, в ресторане, почти ослепнув от беспрерывных улыбок на лицах и шитых золотом драконов на стенах, Даша встала с красного диванчика, улыбаясь и кивая, пробралась меж красных столов за красный тяжелый занавес и, выйдя на огромный балкон, задрапированный красным бархатом, достала мобильник, радуясь, что он у нее — черный. Теплая темнота после свежего дыхания кондиционеров казалась плотной и стелилась по коже плеч, как мягкая ткань. Даша набрала номер, а веера пальмовых листьев за белой чертой балконных перил, кивая влажному ветру, то сверкали цветным глянцем, отражая неон, то клонились, утопая в темноте сада.

— Дани? Даничка! Ура! С нами заключили контракт, настоящий! Все получилось! Утром мы в парикмахерскую, приедем, не узнаешь! Мишка только отравился, дурак. Говорит, как увидел, чего ест, так и… ну что-что, личинки какие-то, салатик, говорит. Ты как? А Патрисий как? А вы скучаете?

Согревая дыханием теплый телефон, улыбалась, кивала, ахала, слушая. Перебивала, торопясь рассказать свое…

— Дани, я вас люблю. Нет, не на вы. Тебя и Патрисия.

В черном небе кидался из стороны в сторону влажный горячий ветер, и казалось, это он зажигает и гасит несметные огни, которые, как драконы, нарисованные золотом, серебром, киноварью, бирюзой, изумрудами, переполняли огромный четырнадцатимиллионный Гуанчжоу: летали над улицами, выстраивались вдоль хайвеев, рвались вверх над крышами пагод и монастырей, прижимались боками к стенам небоскребов. Распахивали сверкающие крылья над белыми лепестками этажей огромного выставочного комплекса. На одном из балконов, опоясывающем этаж, стояла Даша, держа около уха телефон. И, слушая, смотрела в горящую ночь, насыщая глаза. Вдыхала влажный ветер, вдруг поняв — он пришел с моря. Море тут, с ней. И это очень-очень правильно.

— Дани? — она отвела телефон от лица и включила громкую связь, — ты слышишь ветер, Дани?

— Слышу, — засмеялся в черной гладкой коробочке мужской голос.

Даша подошла к самым перилам и замолчала, вглядываясь в яркую, вспыхивающую огнями просторную ночь.

…Босая Даша в старых шортах, танцующая у гладильной доски. Даша в чужой квартире, где за дверями комнаты с упреком вздыхает чужая старая женщина. Даша, укутанная в дряхлый плед на продавленном диванчике под мигающей лампой. Даша в метро, глядит, как уезжает ее украденная сумочка. Даша с протянутой рукой в зябком зале Курского вокзала и — стихи (тут она рассмеялась и вытерла слезу со щеки, а от уголка глаза уже торопилась другая). Даша в заплеванном помещении вокзальной кутузки.

— Ты что примолкла?

Она тряхнула головой и снова ночь стала яркой, полной веерных листьев и всполохов. Сбоку от горизонта замигали огоньки летящего самолета, прошли по дуге и скрылись в громоздких ночных облаках.

Постучала ребром ладони по перилам, улыбнулась, сглатывая слезы, и шмыгнула.

— Дашка! Ты ревешь!

— Нет.

— Ревешь! Я слышу!

Она старательно затрясла головой, убеждая телефон в том, что вовсе и не ревет. И сказала сиплым от слез шепотом:

— Я, Данила, устала. Так устала, от счастья. Прям, спать хочу, — и уточнила поспешно, — с тобой спать.

— Я берегу тебе место. Возвращайся.

— Да…

Из-за алой бархатной шторы выступила Галка, поддерживая кончиками пальцев край узкого платья. Весело хмурясь, поманила, указывая на огромные часы смотрящие с фасада соседнего здания. Даша привычно заторопилась. Прижала к щеке телефон:

— Данечка, мне пора. Время, уже время.

И, остановясь в проеме, окуная горячее лицо в летучий лед кондиционированного воздуха, торжествующе сказала:

— А знаешь что? Мы ведь — успели! Все-все успели и сделали все, как надо!