Atem. Том 1

Через полчаса приехал доставщик пиццы. Но после ужина мы уже не спустились в студию. Остались сидеть в столовой. Сначала Том и Рене рассказывали о проделанной работе, о Рождестве, о двух презентациях: сингла в Бохуме и новой линейке гитар фирмы, эндорсерами которой они являлись; а затем незаметно для себя самого я начал пересказывать обо всём, произошедшим со мной почти за месяц безрассудных скитаний. В полночь привезли вторую коробку пиццы, а я только добрался до середины своего рассказа. На часах — три, на столе — три пустых бутылки пива.

— В феврале выступление на Bundesvision, а ты рассекаешь на байке, едва выписавшись из больницы. Ты… — Том осуждающе затряс головой. — Я ещё могу понять тебя, но какого чёрта вытворяет Майер?

— Мы подписали контракт.

— К чёрту контракт!

— Брось! До выступления ещё месяц. К тому времени мой голос придёт в норму.

— Они всё равно пустят фонограмму, — подключился Рене, махнув рукой.

— Теперь ты на его стороне?! — подорвался с места Том. — А альбом? Остался лишь ты. Инструменты практически записаны.

— Что вообще говорят врачи? — спросил Рене, и Том принёс ещё пива.

Очевидно, наш разговор затянется до рассвета.

36

Утро наступило в обед. Кроме меня в доме никого не было. Но снизу, из студии, доносился глухой стук барабанов. Том, Рене и какая-то группа подростков толпились в заполненной сигаретным дымом репетиционной комнате. Два табачный вдоха и кашель снова вернулся.

— Вообще он прав, нужно вам курить снаружи, — обратился к ребятам Том. — Ты как? — Кивнул он мне. «Класс», — показал я и вышел из комнаты. — Едем в больницу?

Замечательно. Ксавьер передал им свои бразды «сиделки». Однако права выбора у меня, вероятно, не было. В ближайшие месяцы группа должна завершить запись альбома, чтобы лейбл мог заняться пред-продакшеном. Нужно возвращаться к нормальной жизни. А пока я пребывал в состоянии болезненного воскрешения.

Вооружившись кипой бумаг, что вручили французские врачи, мы направились в местный госпиталь, где мне в очередной раз пришлось сдать анализы. Затем я получил новый список лекарств и предписаний. Незаконченный курс массажа и физиотерапии я должен был продолжить теперь здесь.

Спустя неделю строгого соблюдения всех указаний в ежедневных осмотрах уже не было надобности. И я закрылся в студии. Работал над голосом, сочинял тексты, исправлял имеющиеся. Занимался записью и сведением песен других групп. К середине января от кашля и болезни не осталось и следа. Тело исправно функционировало, а вот разум пребывал в психологически угнетённом состоянии. В доме я просто не мог заснуть. Пришлось перебраться в студию и купить обогреватель. Зима наконец замела замёрзшие голые улицы снегом. Температура упала до десяти градусов, а холодный северный ветер, кажется, продувал стены насквозь. Сначала постоянное присутствие посторонних людей возвращало меня на нужную колею: большую часть времени мои мысли были заняты музыкой. Но в какой-то момент музыка исчерпала себя, и прошлое стало сочиться из всех щелей памяти. Меня стали бесить люди. Даже Том и Рене начали меня сторониться, как и я, наивно «выжидая» время. Депрессия обретала форму неконтролируемых вспышек ярости. Я бросался на всех и вся без всякого на то повода и с превеликим наслаждением освободил бы студию, выгнав бы их всех к чёртовой матери, но спустив тысячи евро на свои межконтинентальные передвижения и лечение, был вынужден «восстанавливать» не только здоровье, но и банковский счёт. Поэтому выгнал не я их, а они меня. Я поселился в столовой, сдвинув две кушетки и соорудив себе кровать. Спал днями, когда в студии кипела жизнь. Вечерами записывал музыкантов. А ночами в спасительном одиночестве сводил песни. Без конца перечитывал собственные тексты, перечёркивая строки, за которыми всё равно эхом звучали отголоски «разбитого сердца».