В один из дней сорвался, решил позвонить в лабораторию, поговорить с Жюльет, но пока искал номер телефона в интернете, выскочила лента новостей. Писали о смерти Хита Леджера. Писали о смерти. Я закрыл ноутбук, отложил телефон. Всерьёз задумался, не наглотаться ли снотворного до полной отключки. Я был сыт по горло снами, в которых я безуспешно пытался задушить истязающие разум воспоминания, затушить полыхающие чувства. Не прошло ни одной ночи без сновидений. Мне снились дорога и небо. Снились лица всех тех, кого я встречал: раскосая голубоглазая исландка, Сесиль, стюардессы, Карл, Джо, постояльцы «Chez Carl», постояльцы «Royal Cardinal», девушки с ресепшена, обслуживающий персонал обоих отелей, не представившаяся курносая сотрудница лаборатории, Жаклин и её коллега-переводчик, Жюльет, интерны, доктора, медсёстры, пациенты, супружеская пара стариков из аэропорта, храпящие соседи, летящие в Париж, парижский сосед с верхнего этажа, которого разбудил мой громкий кашель, мужчина, растолкавший меня на конечной «зелёной ветки», Полин, Луи в голубом пиджаке, их «жужжащие друзья», мопс Бульон, безымянный официант из кафе «PANIS», четыре безымянных торговца книгами, детский рождественский хор, прохожие, туристы, полицейские, старик в обрызганном грязью сером пальто, сумасшедший с мазутными пальцами из парижского автобуса, дама в фиолетовых сапогах, китайские туристы, две дамы под красным зонтиком, десятки безымянных таксистов… Эли. Её я видел чаще остальных. В одних снах мы занимались любовью, а в других я убивал её. В одних снах она задыхалась от удовольствия, в других кричала от боли.
Достал из аптечки баночку со снотворным, высыпал горсть белых таблеток. Сидел, смотрел. Пересыпал из ладони в ладонь. Нет, смелости не хватало. Задержал дыхание. Посмотрел на часы на микроволновке. Меньше минуты. Выдохнул. Набрал в лёгкие воздуха. Снова задержал дыхание. Выдохнул. Задержал дыхание с пустыми лёгкими. В ушах зазвенело, а из горла вырвался кашель. Забыл засечь время. Так больше не может продолжаться. Пошёл в студию сводить песни.
37
Зверем воющая снежная вьюга и очередная бессонная ночь перед мониторами в студии. Если бы не музыка, наверняка давно бы слетел с катушек. Не имел ни малейшего представления, ни о том, какой сегодня день недели, ни какое число. Рене и Том уехали к друзьям в Гамбург, в студию AFM Records, поделиться творческими идеями и обсудить выход их альбома. Я же заперся ото всех в своём одиночестве, написав столько текстов, что хоть издавай толстый сборник дешёвой поэзии.
Был уже вечер. Серый дым облаков плотно затянул небо. Ветер гудел в проводах, снег осыпал окна столовой. Для меня день только начался. В студию спускаться ещё рано — там Тони и какие-то джазисты. Записи — нет, значит — до девяти часов торчать в доме.
— Хей! — в дверях появился Ксавьер, словно специально дождавшийся момента моего душевного гниения. Я перестал отвечать на его звонки ещё неделю назад. И он знал, что я не хочу никого видеть, но всё равно упрямо припёрся. — Хей! Оживай! — вырвал он листок из моих рук и принялся лупить по щекам. — Слышишь? Прекрати переводить чернила на тексты о шлюхах!
Я вернулся в холодную реальность и осознал, что сделал, только когда кровь из его носа хлынула на устланный бумагой стол, и Ксавьер рванул к раковине в кухне. В голове крутились слова извинения, но перед глазами всё продолжала стоять пелена гнева.
— Дай лёд! — сказал он, и я достал из холодильника замороженную упаковку брокколи. — Бьёшь, как девчонка. — Запрокинув голову, пытался он остановить струи крови, зажав нос покрывшимся красными пятнами полотенцем. Я молчал, не знал, что ответить. Вообще, был уверен что «ответит» именно он встречным ударом. Любые слова о моём сожалении казались дешёвой фальшивкой, поэтому мне ничего не оставалось, как просто предложить поехать в больницу. — Болен ты, а не я. Почему не поехал к Алексу и ребятам вместе со своими? — прогундосил он, положив на переносицу брокколи, словно сейчас ничего и не произошло.
Я промолчал. Всё было до тошноты предельно понятно. Тогда он завёл разговор о других музыкантах, «сдавших свои альбомы в срок». И вот я вмиг превратился в студента-раздолбая, не закрывшего зачётку в установленные «сессионные рамки».
— Хм. Оперативно, — хмыкнул он, выглянув в окно: перед домом остановился фургончик.
— Что ты опять затеял? — спросил я, наблюдая за тем, как двое парней потащили к порогу какие-то коробки.
— Сюрприз, — ответил Ксавьер, смывая с лица остатки крови, и, указав на нос, добавил: — Очевидно, не прогадал. Открой дверь.
— Куда заносить? — уставились на меня парни в оранжевых спортивных куртках, кивнув на расставленные на пороге коробки и боксёрскую грушу, доходившую мне до плеч.
— Туда, — указал Ксавьер на дверь в столовую.
— Пусть увезут. Мне она не нужна.
— Да ну? — потряс он пакетом с брокколи.
Рабочие внесли всё в комнату и принялись раскладывать по полу дрели, отвёртки, цепи…