Atem. Том 1

Знаю, я вспылил. Девушка всего лишь хотела познакомиться. А я же в достаточно резкой форме выказал своё нежелание запоминать её имени. И ей показалось грубым моё поведение. Откуда-то появилась свита разгневанных дружков красногубой брюнетки. Завязалась драка, и охрана бара вышвырнула нас за дверь, где мы продолжили «выяснять отношения». Вовремя я занялся кикбоксингом. Моя физиономия не пострадала. Однако за нарушение общественного порядка и сломанную скамейку нас всех всё равно затолкали в полицейские машины, доставив в участок Metropolitan Detention Center. Пока сидели в камере, говорили о том, что, в отличие от виновницы этой стычки, ночь в тюрьме придётся провести именно нам. Так, слово за словом, мы разговорились и познакомились с Эдди, Биллом и Мэттом. Всем — явно не больше тридцати. Эдди был мексиканцем, со смуглой кожей и густой шевелюрой по самые плечи, а при взгляде на Билла и Мэтта в голове щёлкало: «С ними лучше не связываться». У одного из-под ворота свитера торчали языки пламени татуировок, у другого на правой руке наколка «RIOT», по букве на каждом пальце. На деле же все трое оказались приятными в общении, и мы заговорили о женщинах и их поразительной способности «выходить сухими из воды».

— Ты прости, что я тебя помял, — сказал Ксавьер Биллу. Тот только махнул рукой и тоже извинился. — Второй раз за последнее время получаю по морде, — его осуждающий взгляд упал на меня. — Если бы они тебя разукрасили, тебе пришлось бы наложить тонны грима или и того вовсе разрисованным клоуном по сцене прыгал бы.

— По сцене? Чем вы, мужики, занимаетесь?

Невинный вопрос обернулся концертом в Нью-Йоркской тюрьме. Темой музыки увлеклись и мы, и соседи-сокамерники, и надзиратели. Полицейский по фамилии Фостер позволил Ксавьеру и мне надеть настоящую служебную форму американских копов. Ещё один надзиратель принёс металлофон, стеклянную банку с канцелярскими кнопками, стул и карандаши, которые можно было бы использовать в качестве барабанных палочек. Хотя они не пригодились — Ксавьер отстукивал ритм ладонями. Мне досталась банка-маракас, а Билл должен был сыграть на металлофоне, но в последний момент спасовал, увидев, сколько зрителей столпилось вокруг импровизированной сцены перед нашей камерой. Тогда банку-маракас взял Эдди, я — стул-барабан, а Ксавьер — металлофон. Джемсейшн перетёк в выступление, и мы стали играть каверы на классические рок-хиты. Завершилось всё тем, что я и Ксавьер решили создать собственный музыкальный проект.

41

Проведя бессонную ночь в камере, а утром, выплатив административный штраф и уладив все бумажные формальности, мы отправились в отель — паковать вещи. Вылет в половину пятого из аэропорта Ньюарк. Снова пересекаем воды Гудзона. На въезде в Нью-Джерси попали в пробку. Я был уверен, что мы опоздаем на регистрацию, но судьба нам сегодня благоволила.

Ксавьер отошёл за кофе, а я остался сидеть в зале ожидания, сверля взглядом табло отправления, на котором горела информация о следующем рейсе: Ньюарк — Париж-Орли.

— Выкинь эти мысли, — ввалился Ксавьер в кресло рядом, протянув бумажный стаканчик с кофе. Я лишь усмехнулся, ничего не ответив. Подобные мысли меня не посещали вот уже как пару недель. Но стоило какой-нибудь незначительной мелочи задеть «живые» уголки памяти, сердце начинало щемить колющей болью.

— Ты из Дюссельдорфа в Берлин? — спросил я его, уткнувшегося в телефон.

— Нет. Со следующей недели. Понедельник–четверг я в Берлине. Пятница–воскресенье — в Бохуме.

— А выходные?

— Отдыхать буду в самолёте между Дортмундом и Берлином, — засмеялся он. — Бери своих и приезжай в понедельник. Том кидал демо какой-то певицы, говорит, что хочет разбавить альбом женским вокалом. Убьёте двух зайцев разом. Запишитесь в студии Sony, дай знать заранее, как только согласуете время. И скинь трек… — он всё продолжал рассуждать о планах на ближайшее будущее, а мои глаза застыли на мужчине с таким же коричнево-зелёным стаканчиком кофе, как и у меня. Но я обратил на него внимание не поэтому. Мужчина был высоким, а рядом с ним, повернувшись к нам спиной, стояла женщина, чья голова едва доходила ему до груди. Её короткие чёрные волосы и худоба напомнили мне о матери Эли. Потому я и перестал слушать Ксавьера и наглым образом стал вслушиваться в разговор странной пары. Но они говорили так тихо, что я и слова разобрать не мог. — Эй, Штэф! — толкнул меня Ксавьер.

— Мне кажется это Жюльет, — кивнул я на женщину.

— Какая ещё к чёрту Жюльет?!

— Мать Эли.

— Не начинай, — его глаза мгновенно округлились, и он отрицательно замотал головой. — У тебя паранойя.

Но я уже поднялся с кресла и направился в сторону воркующей пары. Остановился в метре от них, у окна. Объявили о начале посадки на рейс до Дюссельдорфа.