Athanasy: История болезни

– Ну, например, выход наружу.

Слова разбежались от меня шариками водорослевого масла по тарелке.

– Джоз, уж ты-то не должен удивляться этим словам, верно? – сказал Гален, не дожидаясь, пока я соберусь с мыслями. – Каждый узник этого проклятого Котлована жаждет вырваться наружу, и многие боятся признаться в этом даже себе. Не доверяют даже собственному сознанию! А ведь для освобождения, для победы над возможной Фиолетовой Смертью требуются усилия всего Города.

– Хочешь сказать, что весь Город сначала должен накопить доверия? И тогда мы сможем объединиться и выйти… туда?

– Может быть. Не знаю. Нет смысла размышлять о невозможном. Мы физически не способны доверять друг другу. Столпы перегрызут друг другу глотки за кусочек власти.

– Но почему, зачем? Это бессмысленно.

– Нет. Наоборот, это очень, очень важно. Тот, кто правит тут, внизу, будет править и там, наверху.

– Чтоб их всех Главкон побрал, – невольно вырвалось у меня.

– Но есть и другой вариант. Править наверху может ещё и тот, кто вырвется первым. Поэтому важно не только рваться вперёд, но и придерживать всех остальных за шиворот.

Над столом повисла тишина – но не пустая и жадная до звука, а густая, переполненная невысказанным.

– Так вот о чём думает Фудзиро Ода, – с преувеличенным спокойствием сказал я. – Он хочет освободить нас…

– Ничего не знаю, ничего не говорил.

Гален улыбнулся с искренним весельем, хлопнул по колену ладонью и встал.

Я проводил взглядом его невысокую, юркую фигуру, зигзагами продвигающуюся от стола к столу в направлении выхода. До начала рабочего дня ещё есть время, торопиться некуда. После еды полезно посидеть на месте. Учитывая, что теперь вся столовая принадлежит мне, я могу побыть здесь. И подумать.

Потому что теперь я могу предложить Полианне настоящую альтернативу. И для этого даже не придётся увольняться.

Петер Эстергази

27 ноября

Столкнулся сегодня с Ким. Она явно была взволнована. Отвела меня в подопытный зверинец, показала на клетку, по которой ходила из стороны в сторону наша исцелённая кошка.

«Док, помните Китс? Вы ещё от рака её спасли?»

Время от времени кошка сворачивалась в клубок, но вскоре вскакивала в боевую стойку: спина дыбом, раздувшийся хвост.

«Видите?» – спросила Ким.

Ответил: «Охотничьи инстинкты проснулись. Или Вы о чём?»

«Присмотритесь».

Я по-прежнему ничего не понимал.

«У вас что, в детстве кошки не было, док? Даже я это вижу», – спросила Ким. Она смотрела мне прямо в лицо. Всё, о чём я мог думать в тот момент, – неужели она смотрит на меня и не видит моих складок, моего уродства? Юношеская глупость, глупость, о чём я только думал, проглядел очевидное!

К счастью, Ким объяснила: «Что делают все кошки? Все кошки на свете, в любой стране, в любом доме? Она не спит, док! Она совсем не спит!»

Чёрт побери! Вот что с индусами. Вот почему они так мрачны с Веллингтоном.

Это катастрофа.

25 декабря

Когда устаёшь настолько, что работать больше не получается, остаётся только лежать и смотреть в потолок.

Стены куда-то текут, всплывают образы, узоры, комнату заполняют шорохи, шумы собственного дыхания превращаются в мрачный размеренный хор. Чтобы не сойти с ума, решил говорить не сам с собой, а с дневником. Попробую восстановить порядок событий. Нужна какая-то структура. Нужно держаться какой-то структуры. Что же было сначала?

Это было ужасно.