Athanasy: История болезни

– Не нужно быть математиком, чтобы досчитать до двух.

Я улыбнулся так широко, как только мог. Похоже, моя жалкая попытка заразить Оду шутливым настроением удалась – он помедлил, после чего обнажил два ряда одинаковых, крупных зубов в жутковатой гримасе и сказал:

– Вопреки распространённому мнению, уф-ф… Скромность – это негативная черта. Я рад, что ты это понял, Кавиани.

Министр схватился за подлокотники кресла с такой силой, что заскрипела кожа. Встав со своего места, он принялся неторопливо прохаживаться по ту сторону стола, то скрываясь за пирамидками посуды и особенно крупными кусками жаркого, то появляясь снова.

– Опять-таки, – продолжил он, – вопреки широко распространённому… Хф-ф… В моей работе, на моей позиции очень мало приятного. Нет радости или удовольствия.

– Очень печально это слышать, – осторожно сказал я.

Услышав слова сочувствия, министр словно приободрился. Как будто по щелчку рубильника, он выпрямился и ускорил шаг, говоря на ходу:

– Власть не доставляет мне удовольствия. Власть необходима для распространения контроля, только и всего. Контроль над другими людьми является всего лишь небольшой частью контроля над обстановкой, над окружающим меня миром.

Шея загудела от постоянных поворотов головой в попытках уследить за министром, расхаживающим от одного конца стола к другому; я уставился на пустую тарелку перед собой, размышляя, какой же вопрос хочет услышать от меня Ода.

Он не стал дожидаться моих слов:

– Но окружающий нас мир – это Город!.. Мог бы сказать ты. Но зачем нужен этот контроль? Мог бы спросить Кавиани. Не забывай есть мясо.

– Да, спасибо…

– Для меня стремление к власти над другими – это всего лишь вырвавшийся наружу контроль над самим собой. Я властвую над ситуацией, я властвую над самим собой. Значит, я разрешаю всё происходящее. Всё то, что происходит с нами, происходит с моего разрешения, по моей воле.

Внезапно Фудзиро Ода остановился перед огромным зеркалом, висящим на стене, и уставился на своё отражение.

– Пусть наше настоящее и будущее кошмарно, но я хотя бы не беспомощен… – негромко проговорил, почти прошептал он.

Подавленная энергия, с которой он произнёс эти слова, передалась прямо в мои нервы – я принялся судорожно накладывать еду себе в тарелку, почти не глядя, что же именно беру. Вилка соскользнула с упругой сосиски и скрипнула по тарелке с пронзительным звуком, от которого едва удалось сдержать крик.

– Это всего лишь иллюзия, – сказал министр, отворачиваясь от зеркала; он полностью проигнорировал скрежет вилки. – Во власти нет никакого удовольствия, потому что в конечном счёте эти жалкие попытки контролировать мир обречены на поражение. И боль от этой беспомощности невыносима.

– И что же Вы делаете с этой болью? – внезапно вырвалось у меня.

Ода глянул в мою сторону, как будто только что заметил моё присутствие. После чего искривил губы в небольшой улыбке:

– Первый вопрос за сегодняшний день, Кавиани, и сразу правильный. Конечно же, чтобы избежать боли бессилия, я пытаюсь взять контроль над миром. Опять. И проигрываю. Снова и снова. Бесконечный цикл неудач и поражений, ведущий от большой боли к малой. Чем страшнее ситуация, тем больше я убеждаю себя, что создал этот путь сам, что это мой выбор.

Болезненная энергия, охватившая его тело, словно исчерпалась – министр аккуратно приземлился в своё кресло и обмяк.

– Зачем Вы объясняете мне это? – проговорил я похолодевшими губами; тело покрылось мурашками, опережая в реакции заторможенный мозг.

– Я показываю, уф-ф… Как справиться с болью, которая тебе предстоит.

За спиной тихо стукнула дверь; раздалось поскрипывание сапог, дополненное осторожным бряцанием броневых пластинок. Я не стал оглядываться – видеть младшего сержанта Драйдена сейчас совсем не хотелось.

– Мне известно всё, – просто сказал Ода, – значит… Уф-х, им известно ещё больше.

– О чём Вы говорите? – смог выдавить я. Губы омертвели окончательно; холод с них перекинулся на язык.

– Пришлось потянуть за ниточки… Кому-то заплатить. С кем-то потратить кредит старой дружбы… Уф, и доверия. Впрочем, тебе это не интересно.

Ода подался из кресла вперёд и оглушительно шлёпнул ладонью по столу. От неожиданности я выронил вилку; та скатилась на колено, оставив жирное пятно на штанине, и пропала где-то под складками скатерти.

– Ты обошёлся мне слишком дорого, Кавиани!.. – рявкнул министр.

Я открыл рот, но он продолжил говорить, не дав мне вставить ни слова:

– Сегодня они придут за той, кого ты называешь Полианной. Впрочем, если мои часы не врут, это уже случилось.

– Ч-что…

– Потом они схватят Бригитту Ратуланги. Прямо в том убежище, в котором она сидит последние дни. В последнюю очередь возьмут тебя, прямо отсюда, из Столпа. Конечно же, я выдам тебя сам, без сопротивления.

– Что… Я не понимаю…

– Разумеется, все вы будете без промедления отправлены к Капитану Аннигиляции. В допросах нет нужды. Слишком страшны преступления. Целая группа заговорщиков, да ещё и с чиновником одного из Министерств…

Договорив, он откинулся обратно в кресло.