Атилло длиннозубое

Хорошо быть Великим Кормчим,
Хоть каждый день ешь себе рыбу,
Обсасывая косточки…
Зато столько раз могли убить, но не убили
Прошел весь Великий поход
и ни одной царапины
Любимые книги, правда, пришлось оставить
В одной был засушен
цветок провинции Гуандун,
Сентиментальная память
об актрисе с косичками.
О, актриса с косичками, похожая на лисичку,
Из провинции Гуандун!

Под окном – маисовое поле,
В императорском дворце
Смотри сколько хочешь в шевелящийся маис
Из окна дворцового павильона.
О Великий Кормчий,
состарившийся стручок фасоли,
Ты богат!
Хоть каждый день ешь свежую рыбу,
Рыбу с красной фасолью,
Красную фасоль с рыбой
Из провинции Гуандун…
(После войны мы ели фасоль с луком
И с постным маслом,
Больше ничего не было в продаже
В освобожденном Харькове.
Фасоль почему-то была…)

II.

Неудавшиеся путчисты,
Капитан, ушедший из армии с треском,
Отсидевший в тюрьме начальник разведки,
С виду – обыкновенные
старики, но трагические фигуры.
Профессор экономики —
бывший глава мятежа…

Нет, я не смог вас выдержать долго,
Я убежал после торжественной части,
Я не могу видеть сотни стариков сразу,
Я могу принимать их
только по одному, порционно…
Старики все равно пахнут смертью,
Даже если это – трагические старики …

III.

Раньше умывались в фаянсовых вазах,
Изображавших императоров
Священной Римской Империи,
Девушек-прорицательниц
с распущенными волосами,
Пастушков, подкрадывающихся к пастушкам,
Чтобы извлечь у них между ног искры…

Такова была умывальная культура…
Мыло делало воду мутной,
И можно было увидеть в глубине чертей…
– Герр Бетховен, пожалуйста,
умываться и бриться! —
И нужно было толкнуть его в бок локтем,
Потому что, как известно, он ничего не слышал.
Героическая симфония стучала у него в голове
Швейной машинкой жены лакея,
Зашивающей панталоны мужа,
Ставящей заплату на ягодицу…
– Герр Бетховен! —
И можно было угадать в глубине чертей,
В глубине фаянсовой вазы,
В мыльной воде, герр Бетховен…

* * *

Ты обладаешь девкой стоя,
Ведь девка – существо простое,
Вечерний час вдоль девки льется,
Она и стонет, и трясется,
Тебе, – мужчине отдается…

Кишка у девки горяча,
И ножки пляшут ча-ча-ча.

Дон

Река лежит как макарона,
И начинается узка,
Преодолеешь в полплевка
Верховья Дона.

Но разливается на юг
Казаку забубенный друг,
Вода мощна и непреклонна
В низовьях Дона.

В Старо-Черкасской русский род
Как в старой опере живет.
С монастырем подворье дружит,
Ему музеем верно служит.

Над камышами – пароход
Россией-Родиной плывет.
Здесь Разин был, и Пугачева,
Здесь видели солдата злого.

* * *

Ф.