Атлант расправил плечи. Часть II. Или — или

Эдди поднял глаза и вдруг перестал слышать Дагни; его взгляд застыл. Он увидел на вешалке открытой двери в гардеробную мужской халат, темно-синий халат с белыми инициалами «ХР» на нагрудном кармане.

Эдди припомнил, где видел этот халат прежде, на мужчине, который смотрел на него через стол на завтраке в отеле «Уэйн-Фолкленд». Вспомнил, что этот человек пришел без предупреждения поздно вечером в День Благодарения в офис Дагни. И то, о чем он должен был давно уже догадаться, потрясло его подобно двум толчками одного землетрясения: внутри него раздался такой дикий крик «Нет!!!», что, казалось, рухнули все несущие опоры. Но еще больше, чем первое неожиданное открытие, его потряс шок: он наконец-то разобрался в собственных чувствах.

В его мозгу осталась одна-единственная мысль: нельзя дать Дагни заметить, что он увидел, и что из-за этого пережил. Его смятение достигло апогея, превратившись в физическую муку. Эдди испугался, что вторгся в ее частную жизнь дважды: узнав ее тайну и разоблачив свою собственную. Эдди еще ниже склонился над блокнотом, стараясь сосредоточиться на важнейшем в тот момент деле: остановить трясущийся карандаш.

— …проложить в горах пятьдесят миль железнодорожного полотна и рассчитывать при этом только на имеющиеся в наличии материалы.

— Прошу прощения, — едва слышно переспросил Эдди. — Я не расслышал, что вы сказали.

— Я сказала, что мне нужен отчет от всех управляющих о каждом метре рельсов и каждой единице оборудования, которыми они располагают у себя в отделениях.

— Хорошо.

— Я поговорю с каждым из них по очереди. Пусть являются в мой вагон на «Комете».

— Хорошо.

— Разошлите неофициальное сообщение, что машинисты должны выгадать время для остановок, следуя по линии на скорости семьдесят, восемьдесят, сто миль в час, где и как придется, а я… Эдди?

— Да. Хорошо.

— Эдди, что случилось?

Ему пришлось поднять голову и, глядя ей в глаза, впервые в жизни солгать.

— Я… я боюсь тех затруднений, которые могут возникнуть у нас с законом.

— Забудьте о них. Разве вы не видите, что никаких законов не осталось? Теперь все идет иначе: кто сумел что-то урвать, тот и прав. Теперь мы сами устанавливаем законы.

Когда Дагни собралась, Эдди донес ее чемодан до такси, а потом, по платформе, до ее вагона-офиса, самого последнего в составе «Кометы». Стоя рядом, он смотрел, как, дернувшись, поезд пошел, и проводил взглядом красные фонари последнего вагона, удаляющегося в темноту туннеля. Когда огни пропали из виду, он понял, что чувствует человек, распрощавшись с мечтой, о существовании которой и не подозревал, пока не потерял ее навсегда.

Людей на платформе оставалось немного, они двигались напряженно, погруженные в свои мысли, как будто накрытые аурой несчастья, заполнившей все пространство от рельсов до потолочных балок вокзала. Эдди безразлично подумал: после ста лет безопасности, люди снова почувствовали, что отправление поезда — не просто событие, а игра со смертью.

Он вспомнил, что не обедал, да не чувствовал голода, но подземное кафе Терминала больше походило на его дом, чем несколько кубометров пустого пространства, о котором он сейчас думал как о своей квартире. Вот он и направился в кафетерий, ведь больше идти ему было некуда. Войдя в безлюдный зал, он сразу заметил тонкую струйку дыма, поднимавшуюся над сигаретой официантки, что одиноко сидела за столиком в темном углу.

Не глядя, Эдди поставил что-то на свой поднос и, садясь за столик рядом с ней, сказал только:

— Привет.

Тупо глядя на столовые приборы перед собой, он гадал об их предназначении, потом припомнил, как пользуются вилкой, и попытался изобразить движения, необходимые для поглощения пищи, но обнаружил, что это выше его сил. Спустя какое-то время он поднял глаза и увидел, что официантка внимательно смотрит на него.

— Нет, — ответил Эдди. — Нет, со мной ничего не случилось… Да, произошло много событий, но какое это теперь имеет значение?.. Да, она вернулась… Что еще ты хочешь, чтобы я тебе об этом рассказал?.. Откуда ты знаешь, что она вернулась? Ах, да, наверное, вся компания узнала об этом в первые же десять минут… Нет, я не знаю, рад ли я ее возвращению… Конечно, она спасет железную дорогу, через год или через месяц… Что ты хочешь, чтобы я сказал?. Нет. Она не сказала мне, на что рассчитывает. Она не говорила, что чувствует, о чем думает… Ну, а ты сама-то как полагаешь, что она чувствует? Это для нее настоящий ад, да и для меня тоже! Только часть этого ада — моя собственная вина… Нет. Ничего. Я не могу говорить об этом… Говорить? Да я даже думать об этом не должен, я просто обязан положить этому конец, прекратить думать о ней и о… Я хотел сказать о ней.

Он помолчал, размышляя о том, почему глаза официантки, которые всегда видели его насквозь, сегодня вызывают у него чувство неловкости. Он смотрел в стол и заметил, что в стоявшей перед официанткой тарелке полно окурков.