Атлант расправил плечи. Часть II. Или — или

— Потому что вы не дадите мне ту работу, которую я хочу получить.

— Я?! — опешила Дагни. — Господи, Келлог! Разве вы еще не поняли? Я дам вам любую работу, которую вы захотите!

— Хорошо. Путевой обходчик.

— Что?

— Стрелочник. Мойщик паровозов, — он улыбнулся, увидев выражение ее лица. — Нет? Я же говорил, что вы не согласитесь.

— Вы хотите сказать, что согласны быть простым рабочим?

— В любое время, как только вы прикажете.

— И больше никем?

— Верно, больше никем.

— Разве вы не понимаете, что для таких работ у нас людей предостаточно, но для более серьезных заданий никого нет?

— Я это понимаю, мисс Таггерт. А вы?

— Мне нужен ваш…

— …разум, мисс Таггерт? Мой разум больше не продается.

Дагни посмотрела на Келлога, и лицо ее словно затвердевало.

— Вы ведь один из них, не так ли? — наконец произнесла она.

— Один из кого?

Дагни не ответила, пожала плечами и пошла дальше.

— Мисс Таггерт, — спросил Келлог. — Как долго вы собираетесь работать на железной дороге?

— Я не отдам мир тому человеку, которого вы цитируете.

— Ваш ответ той пассажирке прозвучал более здраво.

Они отсчитывали шаги еще много молчаливых минут, прежде чем Дагни спросила:

— Почему вы остались со мной этой ночью? Вы хотели помочь мне?

Он ответил легко, почти весело:

— Потому что ни одному из пассажиров поезда не нужно так срочно попасть к месту назначения, как мне. Если поезд двинется дальше, я выиграю больше всех. А когда мне куда-нибудь нужно, я не сижу и не жду чьей-то помощи, как та ваша пассажирка.

— Не ждете? А что, если поезда вообще перестанут ходить?

— Тогда я найду иной способ передвижения.

— Куда вы едете?

— На Запад.

— По «особому поручению»?

— Нет. В месячный отпуск, с друзьями.

— Отпуск? Это для вас так важно?

— Важней всего на свете.

Они прошли еще две мили и у разветвления путей увидели серый ящик — телефон экстренной связи.

Разбитая грозами кабинка косо свисала со столба. Дагни рванула дверцу. Телефон оказался на месте; такой знакомый, привычный, он поблескивал под лучом фонарика Келлога. Но когда Дагни поднесла трубку к уху и постучала пальцем по рычагу, она поняла, что телефон неисправен.

Она без слов протянула трубку Келлогу. Потом держала фонарик, пока он доставал инструмент и снимал аппарат со стенки, чтобы осмотреть контакты.

— Проводка в порядке, — сообщил Келлог. — Соединение есть. Это сам аппарат испорчен. Есть шанс, что следующий окажется исправным, — и уточнил: — Он в пяти милях отсюда.

— Пойдемте, — ответила Дагни.

Далеко позади еще различался свет паровоза; теперь он напоминал не планету, а маленькую, мерцающую сквозь дымку звездочку.

Впереди рельсы уходили в голубоватое пространство, которому не было конца.

Дагни поймала себя на том, что часто оглядывается назад, на горящий прожектор. Пока его можно было различить, ей казалось, что их поддерживает надежно закрепленный страховочный канат. Теперь им пришлось разорвать его и нырнуть в. И нырнуть прочь с этой планеты, додумала она. Она заметила, что Келлог тоже остановился, чтобы посмотреть на прожектор, оставшийся далеко позади. Они молча обменялись взглядами. Треск гравия под ее каблуком прозвучал в ночной тишине оглушительно, как грохот петарды.

Хладнокровным движением Келлог поддал ногой телефонный аппарат, скинув его в канаву. Резкий звук расколол окружающую пустоту.

— Будь он проклят, — спокойно, не повышая голоса, с отвращением произнес Келлог. — Телефон и не собирался работать, просто ему нужны были деньги, когда он его устанавливал, и никто не имел права требовать, чтобы аппарат работал.

— Пойдемте, — тихо произнесла Дагни.

— Если вы устали, мисс Таггерт, мы можем передохнуть.

— Со мной все в порядке. У нас нет времени на усталость.

— В этом наша большая ошибка, мисс Таггерт. Мы должны иногда находить время для отдыха.

Она коротко рассмеялась и шагнула на шпалы, подчеркнув этим свой ответ. Они продолжили путь. Идти по шпалам было нелегко, но когда они попытались пойти вдоль полотна, оказалось, что там идти еще труднее. Каблуки увязали в насыпи, податливой субстанции из смеси песка, гравия и глины, которая напоминала нечто среднее между жидкостью и пластилином. Пришлось вернуться назад. Теперь они словно переправлялись через реку, перепрыгивая с бревна на бревно.

Дагни думала, в какое огромное расстояние превратились какие-то пять миль пути, и о том, что узловая станция в тридцати милях отсюда теперь стала недостижимой. И это в эру железных дорог, построенных людьми, которые властвовали над тысячами миль трансконтинентальных линий. И что, вся сеть рельсов и огней, протянувшаяся от океана до океана, держалась на обрывке провода, на поломанном соединении внутри паршивого ржавого телефона? Нет, подумала Дагни, на чем-то более мощном и более тонком. Дорога держалась на контакте человеческих умов, которые знали, что существование проводов, поездов, рабочих мест — их самих и их взаимодействии — абсолютная истина, реальность, от которой не уйти. Но сами эти могучие умы исчезли, и судьба поезда весом в две тысячи тонн зависела теперь от силы ног Дагни и Келлога.