Атлант расправил плечи. Книга 1

— Вы стояли и смотрели на грозу с величайшим чувством гордости, какое может испытывать человек, — потому что в эту ужасную ночь ваш дом полон летних цветов и прекрасных полуобнаженных женщин, а это доказательство вашей победы над бушующей стихией. И если бы не вы, большинство присутствующих здесь были бы брошены беспомощными посреди голой равнины на милость бушующей стихии.

— Как вы догадались?

Одновременно с вопросом Реардэн осознал, что этот человек описал не его мысли, а его самое сокровенное, потаенное чувство; и он, который никогда и никому не сознался бы в своих чувствах, признал это своим вопросом. Он увидел, как в глазах Франциско промелькнули едва уловимые искорки.

— Что вы можете знать о такой гордости? — резко спросил Реардэн, словно презрение, прозвучавшее во втором вопросе, могло перечеркнуть доверие, которое было в первом.

— Когда-то я чувствовал то же самое. Я был тогда очень молод.

Реардэн взглянул на него. В лице Франциско не было ни насмешки, ни жалости к себе; изящные, точеные черты и чистые голубые глаза сохраняли полное спокойствие, — это было открытое лицо человека, готового принять любой Удар.

— Почему вам хочется говорить об этом? — спросил Реардэн, неохотно поддавшись мимолетному наплыву сочувствия.

— Скажем — из благодарности, мистер Реардэн.

— Из благодарности мне?

— Если вы ее примете.

— Я не просил благодарности. Я в ней не нуждаюсь, — сказал Реардэн ожесточившись.

— А я и не сказал, что вы нуждаетесь в ней. Но из всех, кого вы укрыли от сегодняшней грозы, кроме меня, вас никто не поблагодарит, если вы примете благодарность.

После минутного молчания Реардэн спросил:

— К чему вы клоните? — Его голос звучал низко, почти угрожающе.

— Я хочу привлечь ваше внимание к внутренней сути тех, ради кого вы работаете.

— И это говорит человек, который за всю свою жизнь и дня честно не проработал! — В презрительном тоне Реардэна прозвучало облегчение. Сомнения в правильности своего мнения о личности Д'Анкония несколько обезоружили его. Он вновь обрел уверенность в себе. — Вы все равно не поймете, если я скажу, что человек, работающий по-настоящему, делает это для себя и только для себя, даже если он тащит на своем горбу сотни таких трутней, как вы. Теперь я скажу вам, о чем вы думаете. Валяйте, скажите, что это порочно, что я эгоист, что я тщеславный, бессердечный, жестокий. Да, я такой. Только не надо мне заливать насчет труда во благо других. Я работаю только ради себя.

Впервые за все время он заметил, что Франциско отреагировал на его слова, — в его глазах появилась заинтересованность.

— Из всего сказанного вы не правы лишь в том, что позволяете называть это пороком. — Пока Реардэн в недоумении молчал, Франциско указал в сторону заполнившей гостиную толпы. — Почему вы готовы тащить их?

— Потому что они всего лишь кучка беспомощно барахтающихся младенцев, отчаянно цепляющихся за жизнь, в то время как я — я даже не замечаю их тяжести.

— А почему вы не скажете им это? — Что?

— Что вы работаете ради себя, не ради них.

— Они это знают.

— О да! Они знают. Каждый из них знает это. Но они думают, что вы этого не знаете. И все их усилия направлены лишь на одно — чтобы вы этого никогда не узнали.

— А какое мне дело до того, что они думают? Почему это должно меня беспокоить?

— Потому что это битва, в которой человек должен четко определить, на чьей он стороне.

— Битва? Какая битва? Я с безоружными не сражаюсь.

— Так ли они безоружны? У них есть оружие против вас. Это их единственное оружие, но оно ужасно. Подумайте как-нибудь, что это за оружие.

— Да? И в чем же, по-вашему, оно проявляется?

— Хотя бы в том, что вы так непростительно несчастны.

Реардэн мог стерпеть любые упреки, нападки, осуждение, единственной неприемлемой для него реакцией была жалость. Приступ рвущегося наружу гнева вернул его к действительности. Он заговорил, стараясь не выдать обуревавших его чувств:

— Чего вы хотите? Чего добиваетесь?

— Скажем так, я хочу подсказать вам слова, которые в свое время вам понадобятся.

— Зачем вы говорите со мной на эту тему?

— В надежде на то, что вы запомните наш разговор.

Реардэн понял, что источником его гнева был тот непостижимый факт, что он позволил себе получать удовольствие от этого разговора. У него возникло смутное ощущение измены, какой-то неведомой опасности.

— Неужели вы надеетесь, что я забуду, кто вы такой? — спросил он, понимая, что именно об этом и забыл.

— Я рассчитываю, что вы вообще не будете думать обо мне.