Атлант расправил плечи. Книга 3

— Ладно, если тебя интересуют только деньги, — взвинтился он, — позволь доложить, что эта сделка принесет мне целое состояние. Тебя ведь это всегда восхищало, огромное состояние?

— Смотря какое.

— Полагаю, что в конце концов я стану одним из богатейших людей в мире, — сказал он, не спросив ее, какое же состояние ее действительно восхищало. — Я смогу позволить себе все что угодно. Все что угодно. Только прикажи. Я смогу дать тебе все, что ты захочешь. Давай, приказывай.

— Мне ничего не надо, Джим.

— Но я хочу сделать тебе подарок! Отметить это событие, понимаешь? Проси все, что придет в голову. Все что хочешь. Все. И получишь. Я хочу доказать тебе, что могу все. Могу удовлетворить любой твой каприз.

— У меня нет капризов.

— Ну, давай же. Хочешь яхту?

— Нет.

— Хочешь, я куплю тебе весь район в Буффало, где ты жила?

— Нет.

— Хочешь сокровища короны Народной Республики Англия? Их тоже можно купить, да будет тебе известно. Их правительство давно уже намекает об этом на черном рынке. Но больше не осталось магнатов-мастодонтов, которые могли бы это себе позволить. А я могу, точнее, смогу после второго сентября. Ну, хочешь их?

— Нет.

— Тогда чего же ты хочешь?

— Я ничего не хочу, Джим.

— Но ты должна! Ты же должна, черт побери, чего-то хотеть!

Она смотрела на него, слегка встревожась, но в общем равнодушно.

— Ну хорошо, извини, — сказал он. Казалось, его удивила собственная горячность. — Мне просто хотелось сделать тебе что-нибудь приятное, — продолжал он потухшим голосом, — наверное, все это выше твоего понимания. Ты не можешь взять в толк, как это важно. Не можешь пред ставить себе, какой великий человек твой муж.

— Я пытаюсь разобраться, — медленно произнесла она.

— Ты все еще думаешь, как раньше, что Хэнк Реардэн — великий человек?

— Да, Джим, я так думаю.

— Так вот, я его победил. Я выше любого из них, важнее, чем Реардэн, важнее, чем тот другой любовник моей сестры, который… — Он умолк, решив, видимо, что зашел слишком далеко.

— Джим, — ровным голосом спросила она, — что должно произойти второго сентября?

Он посмотрел на нее исподлобья, взгляд его заиндевел, хотя мышцы лица распускались в циничную полуулыбку; он, видимо, разрешал себе нарушить какое-то священное табу:

— Национализация «Д'Анкония коппер», — сказал он. Прежде чем она ответила, он услышал долгий, хриплый рев: где-то в темноте над крышей пролетал самолет; следом послышался тоненький звон — в серебряной чаше для фруктов звякнул тающий кубик льда. Тогда она сказала:

— Он ведь был твоим другом?

— О, замолчи!

Он больше ничего не произнес и долго не смотрел на нее. Потом снова взглянул ей в лицо, она все следила за ним и заговорила первая, странно строгим тоном:

— Как здорово выступила по радио твоя сестра!

— Слышал, слышал, ты повторяешь это уже целый месяц.

— Ты так и не ответил ей.

— А что отвечать?..

— И твои приятели в Вашингтоне тоже так и не ответили ей.

Он молчал.

— Джим, я не меняла тему разговора.

Он не отвечал.

— Твои приятели в Вашингтоне как воды в рот набрали. Они ничего не отрицали, ничего не объяснили, не попытались оправдаться. Ведут себя так, будто выступления не было. Наверное, думают, что люди забудут. Конечно, кто-то забудет. Но остальные помнят, что она сказала, и понимают, что ваши люди боятся ее.

— Неправда! Соответствующие меры были приняты, теперь инцидент исчерпан, и я не понимаю, зачем ты все время возвращаешься к нему.

— Что же за меры, как ты говоришь?

— Бертрам Скаддер снят с эфира, его программу признали не соответствующей интересам общества в настоящий момент.

— Это и есть ответ твоей сестре?

— Это закрывает вопрос, и больше незачем об этом рассуждать.

— А о правительстве, которое действует методами шантажа и вымогательства?

— Ты не можешь говорить, что ничего не было сделано. Всенародно объявили, что программа Скаддера носила подрывной, разрушительный и неблагонадежный характер.

— Джим, я вот чего не пойму. Скаддер ведь не принадлежал к ее сторонникам, он поддерживал вас. Не он организовал ее выступление. Он ведь действовал по указке из Вашингтона, разве не так?

— А я полагал, что ты не жаловала Бертрама Скаддера.

— Не жаловала и не жалую, но…

— Тогда какое тебе дело?

— Виноват ведь был не он, а твои друзья из Вашингтона.

— Я бы предпочел, чтобы ты не лезла в политику. Ты мало что в ней смыслишь.

— Но ведь не он был виноват?

— Ну и что?

Она смотрела на него, широко, изумленно раскрыв глаза:

— Значит, его просто сделали козлом отпущения.

— Нечего сидеть с видом Эдди Виллерса!

— У меня такой вид? Мне нравится Эдди Виллерс. Он честный человек.

— Недоумок, черт бы его побрал, он понятия не имеет о практических делах!

— А уж ты, конечно, имеешь, Джим?

— Можешь не сомневаться!

— Тогда почему ты не помог Скаддеру?

— Я? С какой стати? — Он безудержно, зло расхохотался. — Ну когда ты повзрослеешь? Да я сделал все что мог, чтобы выбросить Скаддера на свалку! Кого-то ведь надо было. Ты что же, не понимаешь, что я сам был на очереди. Кого-то срочно надо было подставить под топор, иначе полетела бы моя голова.

— Твоя голова? Почему не Дэгни, если виновата она? Выходит, она права?