Атлантическая премьера

– Но и вам не поздоровится. Она напишет на вас жалобу в Центральный Комитет, и вас расстреляют, как «врага народа».

– Не верьте тому, что выдумывают отщепенцы и подонки, бежавшие из России,

– я мысленно поблагодарил еще раз покойного Комиссара за то, что в моей памяти сохранилось кое-что из его лекций, – все они педерасты и жулики, содержащиеся на деньги ЦРУ и «Интеллидженс сервис». А вам очень идут ваши маленькие сережки с синими камушками. И личико у вас очень милое, даже когда совсем сердитое. А когтей ваших я не боюсь, шрамы только украшают лицо партизана.

– Как ваше имя? – заметно порозовев, сказала Мэри.

– Анхель Родригес, по-английски меня можно называть Энджелом.

– На черта вы похожи больше, точнее – на дьявола-соблазнителя.

– Это комплимент?

– Это констатация факта.

– Тогда, насколько я понимаю, вам надо молиться, чтобы Господь отвратил вас от соблазна. Значит ли это, что вы готовы поддаться соблазну?

Мэри еще больше покраснела и сказала:

– Отпустите меня! Я хочу спать!

– Я не умею управлять вашей чертовой машинкой.

– Но она не нуждается в том, чтобы ею управляли такие идиоты, как вы. Выпустите меня!

– Хорошо, – согласился я, – но не думайте, что вы пойдете спать к Синди. Я подниму ее и посажу дежурить вместо вас…

– Вы сексуальный маньяк? – спросила Мэри. – У вас есть ваша Марсела, а вы пристаете к порядочным женщинам.

– Никогда не считал лесбиянок порядочными женщинами, но, увидев вас, почувствовал, что ошибался. Вам так подходит эта мальчишеская стрижечка, она вас необыкновенно молодит… Очень хорошо, что открыты ушки – они у вас розовые, а в них сережки с голубыми камнями – это так красиво…

Мэри засопела сердито, вскочила и двинулась к выходу из рубки.

– Ладно, зовите сюда Синди, делайте с ней, что хотите, но меня отпустите. И зачем я только напоила вас кофе?

– Никогда не жалейте о добром деле. Так учил нас Карл Маркс, – сказал я так уверенно, что даже сам поверил в точность источника. – Но Синди я звать не хочу. Я хочу, чтобы остались вы. Синди – беленькая домашняя кошечка, а вы страшная, зубастая медведица. Но очень симпатичная!

Она рванулась к двери, но я загородил дверной проем. Мэри попыталась упереться мне в грудь руками, но я сцапал ее за запястье и сказал:

– Прекрасный случай поцеловать вам руку. Я от ваших ручек без ума… – и тут же, не без применения силы, подтянул к губам ее крепкие, довольно крупные кулаки. Поцелуи легли на костяшки, на кофейного цвета загар, под которым, заметно приподняв кожу, пульсировали вены.

– Вы хулиган! – произнесла Мэри. – Маньяк! Насильник!

Она дрожала, лицо было пунцовое, а в глазах было нечто среднее между ненавистью и восхищением. Кулаки разжались, и мои губы прижались к ее белым, теплым ладошкам, для женщины, быть может, и жестковатым, тонко источавшим запах духов. На верхней губе у меня уже успела отрасти после вчерашнего бритья коротенькая щетина, и я позволил себе пощекотать ею впадины ее ладоней, потом бугорки у нижних суставов пальцев, подушечки…

– Энджел… – пробормотала Мэри, и я почувствовал, что она перестала вырывать руки. – Отпустите…

– Ну не лишайте меня этого удовольствия! – попросил я. – Когда еще попадутся мне такие милые ручонки!

Пользуясь тем, что Мэри не вырывается, я отпустил левую руку и чуть-чуть сдвинул рукав ее рубахи. Поцелуи, словно горох, высыпались на обнаженную кожу – от запястья до локтя. Не давая ей опомниться, я отпустил правую руку, схватил левую и повторил ту же операцию.

– Вы чудовище, Энджел… – пробормотала Мэри. – Вы нахал, негодяй, убийца…

Все это говорилось с придыханиями, со вздыманием груди, и у меня не было сомнений, что я на верном пути. Мои руки оказались у нее на талии, и я мягко привлек ее к себе. Сопротивления не было, но губы ее по-прежнему бормотали мне нехорошие слова:

– Ненавижу всех мужчин… Грязные скоты и вонючки… Небритые рожи!

– А мне нравятся небритые женщины, – сказал я, после чего с нежностью, которой не испытывал и к матери родной, коснулся губами темного пушка, росшего над верхней губой Мэри. Я поцеловал ее в уголки рта, в ложбинку под носом, в рдеющие горячие щечки, в испуганно блеснувшие и закрывшиеся глаза. Дьявольски приятно было ощущать, как она трепещет, как дрожит все ее большое, крепкое, но все-таки женское тело.

Пальцы мои пробрались под рубаху, легли на ее гладкие горячие бока, скользнули по влажной, шелковистой коже.

– Сумасшедший… – шепнула она, и ладони ее уперлись мне в живот, но… неожиданно соскользнули и оказались у меня за спиной, на моих лопатках.

– Какое все жесткое, грубое… – проворчала она. – Нарастил мышцы, обормот!

За это я наказал ее еще одним поцелуем в губы, на сей раз крепким, сильным, всосавшим ее язык ко мне в рот. Она обмякла, держась обеими руками за мою спину, а мои пальцы, воспользовавшись моментом, очутились у нее в трусах, на крепких, крупных и прохладных половинках зада.