Атлантическая премьера

«Ну, тут, пожалуй, радости поменьше. Во-первых, КГБ хорошо знает, кого именно сцапало. Ты пропал без вести на территории ГДР, и ваш Особый отдел собрал на тебя всю информацию, какую можно было собрать у вас в стране. Твои фото заложены в компьютерные досье и в фототеку. Думаю, что после вашей встречи с послом Бодягиным и его подручным Андреем Мазиловым их смогли сличить с фото министра социального обеспечения Республики Хайди».

«Неужели они могли меня сфотографировать?»

«Да, тебя могли. Андрей Мазилов вполне мог иметь микрофотоаппарат в пуговице или в заколке для галстука. И Киску, то есть Элизабет Стил, они наверняка засняли. Они ведь не любят, когда коммунистические перевороты совершают без их руководства. Мы же были в плане на восемнадцатую пятилетку…»

«По-моему, это фигня какая-то. Чего же нашим хуже, если досрочно?»

«Видишь ли, мальчик, я конечно, не политолог, но по-житейски могу прикинуть, что и у вашего правительства, и у отдельных ребят, которые на него работают, могут быть кое-какие интересы, не очень соответствующие доктрине Мировой Революции. Это раз. Ну а потом, есть же борьба за лидерство. Наверно, каждый из ваших начальников и начальников в других коммунистических странах хочет быть немножко Сталиным. Сперва у себя, а потом — в других государствах. Вон, Киска: не успела захватить власть на Хайди, как тут же бросилась завоевывать Гран-Кальмаро и Сан-Фернандо…»

«Ты же знаешь, что тут без „пыльного телефона“ не обошлось».

«Я только догадываюсь. Меня вот только один маленький вопрос мучает: что же там было за объявление в газете, о котором помянула Киска, когда говорила по этому „пыльному“? Именно после этого остановилась эскадра… И тут же нам предложили паспорта в обмен на „Зомби-7“.

«Темный лес… ладно, давай думать дальше. Так что мне от родных чекистов светит?»

«Все, что угодно. Допустим, что они тебя опознали как Короткова Николая Ивановича, вкололи тебе тот самый состав, который разблокировал твою память, и вытянули из тебя все, что нужно. Или еще не все вытянули, но вытянут постепенно, в ближайшее время. Самое главное, я думаю, их интересует то, как ты стал Брауном и не был ли ты им раньше. Наверно, их больше всего интересует то, что знает Браун».

«Хорошо, ну а дальше?»

«Дальше… Не знаю. Могут оставить, если окажешься чем-то полезен, а могут ликвидировать. Для меня ваши ребята — загадка. Раз на раз не приходится. Ты-то их плохо знаешь, а мне уж куда…»

«Теперь самое страшное, про этих… ничьих». «Вот здесь как раз проще всего. По идее после гибели всех они должны были поскорее убрать и нас, и Марселу. Это в том случае, если они, допустим, взорвали самолет с Киской и остальными. Но раз не убрали, значит, мы им еще нужны. И получается, что „Боинг“ они не сбивали и не взрывали, а получилось это как-то помимо них. Потому что единственное, чего они могут не знать, так это про историю с перстеньком, до которой мы с тобой своим умом додумались. И опять же, думаю, им это объявление в газете покоя не дает. Они ведь не знают, что Киска нам ничего не говорила. Они и думают, что мы с ней заодно…»

Тут разговор прервался. Браун притих, а я, Коротков, стал размышлять в одиночку, лишь изредка прибегая к его памяти, благо за этим было не надо далеко ходить. Я попытался представить себе, как Браун ко мне вселился.

В переселение душ я, конечно, не верил, коммунистическое воспитание не позволяло. Но в препараты — верил, потому что знал, что такое «Зомби-7». А раз был «Зомби-7», то мог быть и «Зомби-6», который мне вкололи перед тем, как я начал видеть картинки из жизни Брауна; в том числе ту, где был его день рождения и малыш Ник Келли. Вот тут в моем сознании утвердилось: мне — тридцать, как Нику.

Сразу после этого произошло нечто очень серьезное. Нет, не на дне рождения. Там все прошло весело и бестолково, как у всех детей, и я запомнил главный подарок, шикарную игрушечную машину — управляемый по проводам

«кадиллак»… Нет, что-то совсем иное произошло с советским солдатом

Коротковым, 1962 года рождения, русским, ранее не судимым… То есть с тем, кем до этого дня был я.

Произошла какая-то цепная реакция. Прямо как в песне: «То, что было не со мной, помню». Но там это так, для красного словца, а со мной-то это произошло вполне реально. Некоторое время «я» — Николай Коротков и «я» — Ричард Браун существовали в одной черепной коробке. Где-то там, в сером веществе мозга, в каких-то там полушариях и извилинах. Но потом Коротков стал медленно, а потом все быстрее и быстрее исчезать. Со всем своим детдомовско-армейским прошлым, с неумением ухаживать за женщинами, с неразвитым чувством самосохранения, с привычкой все измерять метрами, килограммами и литрами (точнее, поллитрами). Со всеми своими двадцатью годами жизни. Он одну за другой сдавал позиции в собственном мозгу. Туда бесшумно, словно японский ниндзя, проникли память, привычки, опыт, навыки, умения и знания Ричарда Брауна. Так вода вытесняет воздух, заставляя его сжиматься, когда заполняет какой-то замкнутый объем.