Атлантический дневник (сборник)

Разговоры о пророческом даре Достоевского вообще унизительны, они низводят его, искателя абсолюта, на уровень какого-нибудь Глобы или Кашпировского. Но за этими рассуждениями просмотрели главное: Россия-то как раз и поддалась искушению Великого Инквизитора, это она променяла свободу на хлеб и десятилетиями жила в унизительном, но в меру сытом рабстве, а когда цепи проржавели и упали, она возненавидела и свободу, и тех, кто ее проповедовал. Сегодня она вычеркнула из памяти неприятные страницы Достоевского, как человек, перенесший тяжелый недуг, не перечитывает историю своей болезни.

Было время, когда вся Россия с трепетом ожидала очередного продолжения «Братьев Карамазовых», понимая, что она – свидетель чуда и что это чудо – больше, чем литература. Может быть, и не вся Россия, но некое меньшинство, которое, тем не менее, можно было по праву назвать «вся Россия». Сегодня такого меньшинства просто нет. Но Достоевского читает весь мир, закрывая глаза, вопреки политической корректности, и на шовинизм, и на ксенофобию – все то, за что его тем выше ценят дома.

Сегодня, в пресловутую эпоху постмодернизма, мы махнули рукой на «вечные вопросы», и богоборческий подвиг писателя навсегда остался неприступной снежной вершиной. То, что мы утратили способность писать как Достоевский, – это еще, может быть, полбеды, тем более что утратили в результате всемирного процесса, и отвечаем за это не в одиночку, а вместе со всеми другими, вместе с прочими «немцами», как сказал бы «человек из подполья». Но мы, помимо этого и в отличие от «немцев», утратили также способность читать Достоевского, понимать, что он хотел нам сказать, и являем собой несуразное зрелище, вроде румынского нищего, который похвалялся бы Вергилием и своим происхождением от римлян.

Постмодернизм – это наша месть Богу за его свободу, за его равнодушие. А Достоевскому отомстили особо, на свой русский манер, и явись он сегодня, его бы приняли за немца – худшей обиды не придумать.

КАРЛ ПОППЕР И ЕГО ВРАГИ

Когда заходит речь об «открытом обществе», на ум приходит имя философа Карла Поппера, который посвятил этой теме фундаментальный двухтомный труд «Открытое общество и его враги». Вполне естественно приписать ему и авторство самого термина. На самом деле выражение «открытое общество» и противоположное ему, «закрытое общество», принадлежат его старшему современнику, французскому философу Анри Бергсону, который впервые употребил их в своей книге «Два источника морали и религии». Под открытым обществом оба философа понимали примерно одно и то же, но Бергсон был в какой-то мере элитарный мистик, тогда как Поппер, скептик и рационалист, излагал свои взгляды подробнее и понятнее.

Карл Поппер родился в Вене, в молодости увлекался марксизмом и принадлежал к так называемому «венскому кружку» философов, но впоследствии порвал и с тем, и с другим. Мировую известность ему принес труд «Логика научного открытия» – многие считают Поппера самым значительным философом науки со времен Фрэнсиса Бэкона. Когда над Европой нависла опасность нацизма, Поппер эмигрировал в Новую Зеландию, где преподавал в университете Кентербери, а после войны – в Англии, в Лондонской школе экономики и в Лондонском университете.

Историю пробуждения у Поппера интереса к социальным наукам описывает Нил Макиннес в статье «Возвращение Поппера», опубликованной в американском журнале National Interest. К работе над книгой «Открытое общество и его враги» он приступил в Новой Зеландии, в разгар Второй мировой войны, и главной мишенью его аргументов был, конечно же, нацизм. В этой первой версии книги, принимая во внимание военный союз с СССР, Поппер довольно деликатно обошелся и со Сталиным, и с Марксом, но в последующем издании, под влиянием своего единомышленника Фридриха Хайека, убрал все поблажки коммунизму. Поппер и Хайек приобрели статус ведущих обличителей тоталитаризма и социального утопизма, хотя в некоторых существенных вопросах их взгляды резко расходились.

Сам Поппер не дал определения открытому обществу – он вообще не жаловал определения, считая их схоластическим трюком. Объяснить, что он имел в виду, удобнее всего «от противного», приведя его описание закрытого общества.

...