Атлантический дневник (сборник)

Когда началась Вторая мировая война, Оруэлл, к этому времени писатель со сложившейся репутацией, впервые за многие годы вновь поступил на службу – в так называемый Восточный отдел радиостанции ВВС, где, вместе с другими известными литераторами, такими как Томас Элиот и Луис Макнис, он готовил передачи для Индии, чтобы укреплять там боевой дух. Но нелюбовь к регулярной службе, а в особенности к пропаганде, подавить не удалось, и в 1943 году Оруэлл положил конец своей карьере на радио. В его последнем романе «1984» знаменитая комната пыток выведена под тем же номером, 101, что и кабинет в ВВС, где проходили летучки Восточного отдела.

А в следующем году он закончил работу над книгой «Скотный двор», яростной сатирой на советский строй и историю СССР. Прямота этой книги сослужила ему плохую службу – дело в том, что эта повесть о животных, сбросивших бремя человеческого гнета и подпавших под еще более жестокий гнет собственных вождей, привязана к советской истории в самых мельчайших эпизодах, в ней можно найти и Кронштадтское восстание, и пятилетки, и московские показательные процессы, и пакт Молотова-Риббентропа, и даже, по горячим следам, Тегеранскую конференцию. Публиковать такую книгу в разгар военной дружбы союзников было неполитично, и Оруэлл нашел себе издателя только через год. Книга сразу же принесла ему мировую славу и материальное благосостояние.

К этому времени писатель был уже тяжело болен туберкулезом, неизлечимым в отсутствие еще не изобретенных лекарств. Зная, что его дни сочтены, он вместо того, чтобы, по обыкновению других литераторов, отправиться куда-нибудь на Капри, поселился на уединенном и холодном острове Джура на севере Шотландии. Здесь, когда болезнь ненадолго отпускала, он работал над своей самой знаменитой и последней книгой. В 1950 году он скончался в возрасте 46 лет.

Даже из этого стенографического очерка жизни видно, что Джордж Оруэлл был не вполне обычным человеком. Другая подобная биография навела бы на мысль, что мы имеем дело с патологической неприспособленностью, но к Оруэллу следует подходить с иной меркой: он был одержим. Из всех исторических бед человечества самой тяжкой ему представлялось социальное неравенство, и борьбе с ним он посвятил себя целиком. Вся линия его поведения, начиная со школы, была подчинена единой цели – он сознательно старался деклассировать себя, вывести за пределы того среднебуржуазного слоя, который, по его понятиям, пользовался незаслуженными привилегиями на фоне страданий обездоленных.

Отсюда его беспощадный аскетизм. В статье, опубликованной в журнале New Yorker, критик Луис Менанд описывает эти личные странности подробно: Оруэлл истреблял в своей жизни любые признаки комфорта, он выходил зимой без пальто и шляпы, пил, в подражание пролетариату, чай из блюдечка, ходил всегда в одном и том же пиджаке и, даже разбогатев, жил в условиях, близких к трущобным, а во дворе держал козу. Иными словами, он жил как верил, то есть, выражаясь словами другого писателя, «жил не по лжи», даже если это шокировало его друзей и почитателей.

Столетний юбилей можно рассматривать как повод для переоценки, и личные странности Оруэлла не вызывают у Менанда симпатии. Что же касается его мировоззрения, то и тут у критика есть сомнения. Оруэлл, конечно же, ненавидел сталинизм и прочие разновидности коммунизма, но он до конца жизни оставался социалистом, и его отношение к капиталистическим странам было далеким от положительного.

...