Атлантический рейс

Потом, соблюдая определенную очередность, начинают «падать» в море и остальные матросы. Когда доходит очередь до меня, я натягиваю на лицо маску и погружаюсь в воду. Надо признаться, нырять в открытом океане страшновато: под тобой жуткая фиолетовая глубина, а ты, маленький и беспомощный, барахтаешься, как букашка, с испугом посматривая в ее влекущую таинственную пустоту. Метрах в пятнадцати от меня плывут два небольших «быка». В воде они выглядят значительно изящнее и красивее, чем у нас на палубе. Движения их плавны и неторопливы. Один из «быков» внимательно осматривает меня, потом разворачивается и уплывает прочь, к корме. Я тоже отворачиваюсь от этих рыб, потому что они мне за рейс порядком надоели. Мне интереснее рассмотреть повнимательнее днище судна. А здесь есть чем полюбоваться! За время рейса днище нашего теплохода, когда-то чистое и гладкое, как подбородок у юноши, отрастило... бороду! Да, бородища, и еще какая!.. Густая, зеленая – непроходимый, населенный множеством живых существ подводный лес колышется, колеблется перед самым моим носом. Чего здесь только нет: шелковистые водоросли, напоминающие малахитовые волосы русалок, плавно раскачиваются под едва ощутимым током водяного течения; миллионы усоногих рачков, спрятавших свои нежные тела в белые твердые пирамидки-раковинки, рассыпались по днищу судна. Крышечки пирамидок все время открываются, и из них показываются нежные перистые ножки-усики, фильтрующие воду; здесь же раскачиваются на упругих стебельках другие рачки, спрятавшиеся в белые и розовые раковинки. Это морские уточки. А между ними гидроидные полипы, мелкие губки, оранжевые мшанки – целая коллекция подводных тропических организмов.

Ох, как же не любят их моряки! Какими недобрыми, солеными словечками поминают их! Разросшаяся борода хоть и небольшое, но бедствие. Борода на днище увеличивает его осадку, вес. Скорость судна снижается: через месяц на 4-5 процентов, через три – на 10 процентов! Обрастание судна – это перерасход топлива, смазочных масел, это огромные убытки.

Когда наше судно придет в порт, его поставят в сухой док, и рабочие «сбреют», соскребут с днища теплохода его тропическую бороду. А в очередном рейсе она вырастет вновь. Вырастет, потому что ученые пока не придумали каких-либо действенных мер по борьбе с обрастанием судов.

...К Первому мая весь теплоход сверкает: ярко блестит надраенная медяшка, пылает в лучах солнца бронзовая рында, густо чернеют подправленные надписи, далеко видна красная полоса на трубе, и на ней – золотые серп и молот.

Праздничный день кажется еще более солнечным и ярким, нежели все предыдущие. Это, наверно, потому, что все тщательно выбриты, одеты в белые рубашки. Все улыбаются и, потирая руки, бродят, нюхая воздух, вокруг столов, громадной буквой «П» расположенных на палубе.

Я произношу кратенькую речь. Капитан зачитывает праздничный приказ и поздравляет всех с праздником Первого мая, с выполнением рейсового задания по всем пунктам программы. Затем слово предоставляется радисту. Высокий, симпатичный, он торжественно поднимается и, сжимая в руке толстую пачку радиограмм, оглядывает нас. И мы все затихаем. Мы с замиранием сердца смотрим на белые листочки, в которых содержится столько букв, слов, строчек тепла и нежности!.. И каждый сейчас думает: «А мне есть или нет? Не забыли ли обо мне в этот солнечный, радостный день?»

Сначала радист не торопясь, с расстановкой читает поздравления от дирекции института, райкома партии, от команд теплоходов, работающих у берегов Южной Америки, Антарктиды, Гренландии, с китобазы «Юрий Долгорукий». Затем он начинает раздавать нам индивидуальные послания от друзей и близких. Все глаза следят за его руками: это не мне и это... И этот маленький белый листок не для меня... А эта радиограмма? Мне? Передайте же ее скорее сюда! Да, всем хочется получить весточку с Родины! Но не обо всех помнят на берегу; для некоторых, даже в этот праздничный день, далекий берег оказался молчаливым и холодным.

Телеграммы прочитаны. Капитан предлагает поднять тост за далекую и вместе с тем такую близкую Родину. На первый тост у нас есть граммов по сорок на каждого белого вина. Впрочем, оказалось, что не один я получил «булькающие» посылки. И вот теперь мы по-братски делим «столичную». Но ее очень мало, и мы пьем ядовито-кислое вино, от которого на несколько минут страшной судорогой стягиваются мышцы лица. Над палубой гремит музыка: радист умудрился поймать Родину, и мы слышим знакомые русские песни, переливы баяна и озорное повизгивание веселых девчонок из хора имени Пятницкого.

Кто-то затягивает «На пыльных тропинках», и хрипловатые, не искушенные в хоровом искусстве матросские голоса подхватывают песню. Кок приносит пельмени, а потом – «мороженое». Пока он наполняет тарелки полукилограммовыми порциями, «мороженое» тает, но это никого не смущает: сладкая холодная масса хорошо утоляет жажду и приятно охлаждает пылающие от жары и наперченных блюд внутренности.