Атланты и кариатиды

А хозяин не мог успокоиться. Нет, не только о резьбе он думал. Он снова перебрал в памяти все пережитое, то, что его больше всего волновало. Работа, архитектура, сегодняшняя конференция и самоотвод, его причины. И опять вернулся к тому, что делал здесь, в этом доме, своими руками. Ради кого он тратил столько времени, энергии, даже таланта, делая все эти игрушки?

— Я, Барон, пилил, строгал, долбил, орудовал резцом. До мозолей на руках. Да, я люблю эту работу. Но, не только для своего удовольствия я поднимался в пять часов утра... Вдохновляло другое — сознание, что мой труд порадует еще кого-то.

Кот недовольно мурлыкнул и ударил хозяина хвостом по руке.

— Я мешаю тебе спать? Дармоед! За то, что я тебя кормлю, ты мог бы проявить больше внимания. Походи и послушай, — Максим беззлобно столкнул кота с колен. Тот, решив, что в чем-то провинился, стал снова виновато тереться о ноги. — Я открою тебе, Барон, одну истину, о которой, пожалуй, никому больше не скажу. Я строил школы, дворцы для людей... Для множества людей... Некоторые люди, сотни или тысячи... пожалуй, могут быть благодарны мне. А вот этот маленький теремок я строил для  н и х. Ты понимаешь, Барон, для кого. Да, для двух человек, самых близких мне тогда. Для Веты и для... нее... Черт возьми! Ты видишь, Барон, до чего дошло? Мне не хочется называть ее имя, которое я тысячу раз шептал с нежностью и умилением. Это нелепо, Барон. Да, для Даши. Для Веты и Даши, Для Даши и Веты. Мне хотелось дать им еще одну радость. И мне хотелось почувствовать их благодарность. Тебе, представителю паразитического сословия, не понять, как это дорого — благодарность. Но благодарность людей вообще — это вещь абстрактная, хотя и она приятна. Благодарность людей близких, людей, которых ты любишь, — это величайшая радость и, может быть, главный смысл жизни. Тогда, пять лет назад, я верил в такое счастье. Я нарочно решил все сделать своими... вот этими,., руками. Можно осуждать меня, Барон, за проявление таких... не знаю, как назвать эти чувства. Но мне хотелось, чтоб тут все, к чему они будут прикасаться, чем будут, любуясь, пользоваться, чтоб все-таки напоминало им меня. Разве это дурное, позорное желание? Да нет же, нет, Барон!

Максим встал, прошелся по комнате. Скрипнула половица. Целый год она скрипит. Целый год он собирается поднять ее, подложить что-нибудь, чтоб убрать этот скрип. Сто раз думал об этом и ничего не сделал. Вот если б там, внизу, были  о н и  и он знал, что этот скрип их раздражает... Для себя же делать не хочется, для себя он редко когда что-нибудь делал.

Выключил люстру. Кот тревожно мяукнул, должно быть, ему показалось, что хозяин опять собирается уйти. Кот тоже боялся одиночества.

Максим понял его тревогу и снова сел, но уже не перед камином, а между книжными полками, где обычно любил читать.

— А что я встретил, Барон? Какой отклик? Они прожили одно лето... Но видел ли я тогда истинную радость? Больше потребительское удовольствие от дачного комфорта и удовлетворение мелкого тщеславия от посещения «экскурсантов» знакомых и незнакомых. Но во мне жили еще какие-то иллюзии, вера, что я трудился не зря. Прошлым летом Вета... Виолетта приехала сюда однажды на часок... попросить денег, чтобы поехать с друзьями в шумный и пыльный курортный город. Знаток Бетховена и Шопена, она осталась равнодушна к этой музыке в дереве. А может быть, нет ее, никакой музыки? Сегодня мне так показалось. Это страшно, Барон! Так я могу однажды открыть, что и во дворце моем нет никакой музыки. Мне страшно думать об этом, Барон! Что ж мне тогда остается? Даша этим летом не появилась ни разу. Выдерживала характер. И не появится. Я знаю, ты не будешь скучать, она тебя не любит... А кого она любит? Кого, Барон?

Вдруг снова вспомнились слова Кати Шугачевой: «А я видела тетю Дашу. Она ехала в машине».

И снова почувствовал, что в душе шевельнулось что-то, похожее на Барона, — мягкое, но с коготками, и когти эти больно царапнули там, внутри.

«Неужто ревную?» — он хотел, чтоб этот вопрос самому себе прозвучал иронически. Но иронии не вышло, потому что тот, внутренний «барон», опять больно царапнул. Живой Барон вскочил на колени. Максим со злостью столкнул его. Барон забрался под письменный стол и оттуда настороженно и недоуменно, поблескивая в полумраке глазами, следил за хозяином, стараясь кошачьим своим умом понять, чем не угодил властелину и кормильцу.

Максим поднялся и зашагал по комнате, нарочно с силой ступая на скрипучую половицу. Скрип ее пугал Барона. Он вздрагивал и забивался глубже под стол. Но Максима впервые не раздражал этот скрип. Пускай скрипит все. И пускай разваливается.

Остановился перед хитро замаскированным баром. Открыл свой тайник, посмотрел на бутылки; их стояло там немало, маленьких, сувенирных, с этикетками многих фирм и стран, но все были пустые. Осталось только полбутылки «Плиски».