Атланты и кариатиды

Трудно представить, как взволновали Олеся слова «боевое задание». От своего имени Лена так бы не говорила. Когда-то она сказала ему, больному, что в городе есть люди, коммунисты, готовые подняться на борьбу. Значит, теперь она говорит от имени тех людей, они и дают ему боевое задание! И он обязательно должен выполнить это задание! Сначала оно не казалось сложным. Если хорошо попросить Ольгу... Но Лена предупредила, что Ольге не следует говорить, от кого просьба, да и про их встречу лучше промолчать; за приемником, когда они договорятся, придет кто-то другой. Теперь он понял, как все это не просто.

С Леной ему было хорошо, просто, по-свойски как-то, как с сестрой. Но они быстро распрощались.

— Не надо, чтобы обратили на нас внимание. Комаровские сплетницы тут же разнесут, как сороки. А Ольга ревнивая. Никому не позволит зариться на то, что она считает своим. — Лена улыбнулась не очень весело, давая понять, что говорит серьезно.

Олесь смутился, как девушка; ему показалось, что Лена знает о разговоре между ним и Ольгой после обыска.

Он намеревался поговорить с Ольгой в тот же вечер. Но она вернулась из какого-то своего торгового похода не в настроении, злая. Раньше он попробовал бы отвлечь ее стихами, возней со Светкой. Но теперь отношения их еще более усложнились. После ее признания появилась какая-то особая настороженность и боязнь. Да, он боялся ее силы и своей слабости, а потому волновался и конфузился больше, чем тогда, когда лежал больной. Как же сказать о приемнике? Для такого разговора необходим какой-то иной, душевный, контакт. Но как его наладить?

Вечером следующего дня Ольга казалась погрустневшей, но более доброй и мягкой. Да и он сам убедил себя за день, что откладывать нельзя, не для забавы необходимо это — для борьбы, в таком деле не только день, каждый час дорог.

За столом, когда ужинали, Ольга всмотрелась в его лицо, спросила:

— Почему ты слабо поправляешься? Одни глаза блестят. Плохо я тебя кормлю, что ли? Ешь больше.

— Спасибо. Ем. Больше некуда.

— Сушат тебя мысли.

— Сушат, — согласился он, сразу сообразив, что от такого разговора можно перекинуть мосток к другому.

Ольга вздохнула, догадалась, наверное, какие у него мысли. Это уже что-то...

— Мыслей много... Но теперь я все думаю о твоих вещах...

— О каких?

Он оглянулся на темное окно, без слов давая понять, о каких вещах пойдет разговор.

— Зачем ты их прячешь? Налетят опять фашисты, перевернут все и найдут. Знаешь же немецкие постановления на этот счет. Пощады не жди. А у тебя ребенок... Загубить себя из жадности...

О жадности не стоило говорить. Ольга откинулась на спинку стула, глубоко вздохнула, и ноздри у нее хищно раздулись. Но спросила пока что спокойно:

— Куда же мне их деть?

Олесь предвидел этот вопрос и готовил на него ответ. Был вариант предложить ей продать приемник. Лена прислала бы покупателя. Но вдруг понял, что любая хитрость тут не к месту. Только искренность, только полное доверие могут подействовать на эту женщину, покорить ее. Так ему показалось.

— Есть люди, которым очень нужен приемник.

Ольгино лицо сделалось некрасивым, в странном оскале — хотела улыбнуться и... не смогла, не получилась улыбка, застыла, омертвела. Поднялась со стула осторожно, будто у нее что-то заболело, и спросила сначала тихо:

— Кому... кому нужен? Лене?

— Не одной ей. Не музыку слушать.

Улыбка наконец пробилась через тяжелую маску, но недобрая, злая. Ольга зашипела:

— Быстро же вы снюхались! Два раза вышел погулять — и уже встретились, договорились... Или она бегает к тебе, когда меня нет? Застану — ноги поломаю! — Это уже был крик, она сорвалась, закричала во весь голос, показала фигу в темное окно с большей злостью, чем показывала ее немцам. — Вот ей, а не приемник! Сломаю! Сожгу! Закопаю! А ей не дам! Скрутит она голову и без моего приемника! Ишь ты, борец! Теперь я знаю, за кого она борется!

Олесь подскочил к ней, схватил за плечи, потряс, гневно зашептал:

— Замолчи! Сейчас же замолчи! На кого ты кричишь? Почему ты кричишь? Люди жизни не жалеют... Люди хотят знать правду, чтобы народу рассказать. Хотят помочь Красной Армии. У тебя там муж, брат. А ты... ты о чем думаешь? О богатстве? Об утробе своей? Мещанка!

Сказал это и... оторопел, понял, что перебрал, умолк, ожидая, что в ответ Ольга сейчас такое понесет... Но она молчала. Смотрела на него широко раскрытыми глазами, и светилась в них не злость, не возмущение, а скорей удивление. Ему стало тяжело дышать. Вспышка отняла те немногие силы, которые он накопил. Понурясь, Олесь тихо сказал:

— Не нужен нам твой приемник. Без него обойдемся.