Атмор Холл

На «доске» было представлено окончание партии, возможно, потому что оно было драматичным. Начала не знал никто. Черная тура стояла в такой позиции, что могла следующим ходом объявить мат белому королю. Но по условиям игры следующий ход был у белых. Если бы белые сумели блокировать черную туру, то игра могла бы продолжаться. Но если бы белые прозевали угрозу, игра закончилась бы победой черных следующим ходом.

Однажды дождливым воскресным днем Джастин принес в библиотеку шахматы и расставил фигуры так, как они стояли в саду. Он играл за белых и легко блокировал мою черную туру. Мы продолжали игру до полного поражения черных. Джастин всегда наносил мне поражение, играя нетерпеливо и порывисто. Я предпочитала играть с Найджелом Бэрроу. Найджел тоже научился играть поздно, но лучше, чем я, и он охотно делился со мной стратегией и даже иногда помогал мне выиграть у него.

Я смотрела на сад из окна Мэгги. Тисовые шахматы стояли на своих местах, готовые к бесконечному сражению, но ни разу не двинувшись с места. Только однажды из-за чьей-то хулиганской выходки черная тура покинула поле. Это случилось много лет назад летом, когда мальчики были дома на каникулах. Мэгги рассказала мне эту историю. Однажды утром вся семья была разбужена криками Даниэля. Он тогда еще не был «стариной» Даниэлем, но уже тогда трепетно относился к этому шедевру садоводства, как и в последующие годы.

Мэгги вскочила с кровати и побежала к окну своей гостиной, чтобы взглянуть на сад, еще мокрый от утренней росы. Даниэль разгневанно прыгал возле того места, где должна была стоять черная тура, готовая к завершающему ходу. Вместо нее на этом месте в дерне зияла дыра. Тура исчезла, ее корни были вырваны, а шахматная игра потеряла всякий смысл.

Был большой шум. В то лето Марк вел себя невыносимо, постоянно издевался над Даниэлем, выдумывая всякие шутки. Однако, когда садовник обвинил его, Марк просто рассмеялся ему в лицо. Садовник так разозлился, что только великодушный поступок Джастина спас Марка от гнева Даниэля. Джастин спокойно взял вину на себя, сказав, что он выкопал фигуру. Это вовсе не Марк, как он сказал. Он сделал это на пари и очень сожалеет. Он не ожидал такой реакции. Он купит сам новое дерево, и Даниэль сможет вырастить его должным образом.

Мэгги сказала мне, что она не поверила ни слову «признания» Джастина, так же, как и Даниэль. Садовник не мог сердиться на Джастина по-настоящему, поэтому Марк был спасен. Однако потребовалось много лет кропотливого труда, прежде чем новое дерево приобрело ту форму, которая удовлетворила Даниэля. Благодаря его мастерству и терпению зубчатая башня снова возвышалась на обычном месте.

И теперь, когда я смотрела на сад из окна, мне показалось, что черная башня стоит как-то по-особому уверенная в своем триумфе, напоминая охотника, готового произвести смертельный выстрел, а старик, который так долго ухаживал за ней и подстригал ее, был мертв. Я подумала, вряд ли найдется кто-нибудь еще, кто с таким умением, любовью и бесконечным терпением будет заниматься этим садом.

— Это ход туры, — предупредил он меня вчера. Я должна была помнить, как сказал старина Даниэль, что следующий ход будет ходом туры и что королю надо быть поосторожнее.

Однажды тура сдвинулась с места, и именно Марк сдвинул ее. Не было ли это тем самым, на что намекал Даниэль? Не содержало ли его иносказание намек на то, что надо опасаться Марка и что белый король, то есть Джастин, должен быть осторожным? Возможно, он хотел, чтобы я сразу пошла к Джастину с этим посланием, но, когда я пыталась передать Джастину слова старика, тот только пренебрежительно повел плечами. Теперь старина Даниэль был мертв, а я не могла до конца поверить, что его смерть была результатом несчастного случая. Что-то еще было среди руин. Возможно, снимок, который я сделала, зафиксировал скрытую истину, которую я могла бы узнать.

Я пристально смотрела на тисовые темные фигурки, как будто они могли мне что-то рассказать, рассматривала, как искусно были подстрижены деревья то в виде лошадиной головы, то башни, и всегда мой взгляд снова и снова останавливался на той самой черной туре, которая в действительности была не черной, а темно-зеленой, даже при ярком солнечном свете или при луне.

Сад не был тенистым. Он стоял открыто. И все же, когда я теперь смотрела на эти застывшие фигурки, я почувствовала себя не в своей тарелке больше, чем когда либо. «Неестественные», — однажды сказал Джастин про них. Ему нравилось, чтобы деревья были деревьями. Больше всего он любил парк возле Атмора, больше, чем все эти ухоженные лужайки и клумбы или этот Фигурный сад.

Вдруг неожиданно на доске, нарушая застывший покой, возникло движение. Женщина в светлом платье бежала к дому, огибая шахматные фигуры. Это была Кэрил Дэвис, секретарша Мэгги. На ее лице ясно читался испуг.

Из комнаты Мэгги был выход на заднюю лестницу, и я побежала по ней вниз, чтобы встретить ее. Она кинулась ко мне, тяжело дыша.

— Вы не знаете, где миссис Грэхем? Или мистер Норт?

Я покачала головой.