Атолл

На песчаной косе, являвшейся продолжением берега, раки-отшельники вели жестокие бои за раковины. Прилив заносил туда множество самых разнообразных раковин, моллюсков, которые кишмя кишели на рифе. Моеата и Матаоа их собирали. Одни раковины нравились им цветом и формой, другие годились в пищу. Дно лагуны у самого берега представляло собой коралловый массив, изобиловавший рыбой. Нырнув несколько раз, Матаоа ловил столько рыбы, что ее хватало и на обед и на ужин. Стол разнообразили также фетюэ, собранные Моеатой.

Нельзя было утолять жажду лишь соком кокосовых орехов — он вызывал расстройство желудка. На следующий день после того, как Матаоа закончил строить хижину и часовню, он выкопал колодец. Ему пришлось рыть несколько часов, пока показалась вода. Тогда Матаоа укрепил колодец камнями. Его солоноватая вода годилась для приготовления пищи и умывания, но чай, даже с большим количеством сахара, сохранял привкус горечи. Спустя некоторое время они, однако, свыклись с ним.

Каждый день Моеата собирала мелкие раковины, из которых наловчилась делать красивые ожерелья. Они 134 украшали их хижину внутри. Часть она складывала к ногам святой девы в маленькой часовне, где молилась. Ее молитвы уже не походили на те, что она возносила святой деве в первый вечер и даже в последующие дни. Тогда она просила прощения за грех, который была вынуждена совершить со своим возлюбленным, видит бог, не по своей вине. Теперь ее поступок не казался ей более грешным, ибо только сейчас для нее началась настоящая жизнь. Она обращалась к непорочной деве как женщина, открывающая сердце другой, бесконечно доброй женщине, которую Моеата молила о заступничестве перед богом. Разве лицо и улыбка богоматери не были полны понимания и милосердия?

Матаоа был глубоко счастлив переменой в своей подруге. Вначале он опасался, что чувства страха к раскаяния еще долго не покинут Моеату, это приводило его в уныние. Он ощущал свою вину перед девушкой, ведь на нем лежала ответственность за все происшедшее. Он не был бы счастлив, видя, что Моеата страдает. Но откровение любви преобразило Моеату. С каждым днем она становилась все более пылкой, нежной и ласковой. Часто он замечал в ее глазах выражение покоя и счастья, наполнявшего его гордостью, ведь это он дал ей счастье, так же как Моеата сделала счастливым его.

* * *

Дважды к их убежищу приближалось судно, и они готовились к бегству, а в случае надобности, и к отпору тем, кто захотел бы помешать их счастью. Но каждый раз маленький парус удалялся в глубь лагуны, туда, где находилась их деревня и все, кто в ней остался.

По просьбе Матаоа Моеата сплела длинную узкую циновку из пандануса, накрыла свежими пальмовыми листьями и приспособила для собирания дождевой воды. Эта вода была вкуснее колодезной. Из копры они вытапливали масло, которым пользовались для приготовления пищи и освещения, хотя в последнем не было особой необходимости. Ели они у хижины, в тени ее навеса. Матаоа соорудил там стол и врезал в стволы пальм скамьи. Чего им недоставало? У них было все! Матаоа, когда хотел, умел заставить Моеату смеяться. Сидят они, к примеру, за столом. Вдруг Матаоа смотрит поверх плеча Моеаты и обращается к воображаемому прохожему:

— Тамаа!

При этом он сохраняет такое серьезное выражение лица, что всякий раз Моеата поневоле оборачивается, как будто и вправду кто-нибудь может стоять у нее за спиной.

— Кого ты ждешь, а? Кавеу, фрегата или крысу?

Из кокосовых орехов он вырезал ножом гримасничающие головы. Одну он назвал именем, заставлявшим ее смеяться до упаду, другую — Моеатой. Но это была не теперешняя Моеата, а прежняя, той поры, когда она так сурово обращалась с ним. Моеата обожала эту куклу.

Приближалось время, когда черепахи приплывают откладывать в песок яйца. Однажды утром Матаоа увидел следы на пляже. Вечером они нашли и самое черепаху. Они с трудом перевернули ее. Эта первая черепаха дала им не только много яиц и мяса, которое они могли насушить впрок, но и большое количество жира, а великолепный панцирь украсил хижину.

Потом они поймали вторую, затем третью, наконец, черепах появилось столько, что они перестали обращать на них внимание. В тот день, когда попалась третья черепаха, Моеате показалось, что она беременна, но, не будучи уверена, она решила выждать месяц и пока ничего не говорить Матаоа.

* * *

Никогда Техина не видела Мато таким. Много дней он пребывал в состоянии сильного гнева. Может, это действовала таравана, которая изменила свою форму, как это часто бывает по прошествии стольких лет? Или, наоборот, таравана тут была ни при чем? Когда Матаоа совершил тапуни, а родители Моеаты пришли и устроили скандал, Мато лишь насмешливо улыбнулся и сказал жене, что она хорошо потрудилась и теперь должна быть довольна делом своих рук.

— Бери лодку и отправляйся за этим поино! — приказала Техина.

— Отправляйся сама, если хочешь! Ты такая нежная мать, что, конечно, он тебя послушает.