Атомный век

— Назад нельзя, — нервно ответил Берзалов. — Если нас выслеживают, то будут ждать на выходе из городка. — Он мельком сверился с картой, хотя помнил её наизусть. — Давай прямо в сторону Архангельского, а там посмотрим! Ах, да, Федор Дмитриевич, прикажите всем принять американские таблетки.

— Есть принять таблетки, — как эхо отозвался Гаврилов.

— И собаке дайте, как‑никак живая тварь.

— Полтаблетки, — со знанием дела сказал Гаврилов.

Берзалов вспомнил, что Гаврилов с пограничной заставы и, стало быть, умеет обращаться с собаками. А ещё он подумал, что при умеренной радиации рак псу не грозит, потому что жизнь у него и так короткая по меркам человека, и он умрет раньше, чем рак убьёт его. Потом он нагнулся и посмотрел назад: Кец сидел между Архиповым и Сундуковым Игорем и что‑то им втолковывал с очень серьёзным видом. Вот же чертёнок! — непонятно почему восхитился Берзалов. А ещё Кеца страшно интересовал бэтээр, и он периодически кидал восхищенные взгляды на устройство отсека. Хороший парень, неожиданно подумал Берзалов и дал команду Климу Филатову:

— Вперёд! Всем выпить таблетки, и мальчишке дайте.

— А если он не захочет? — спросил Бур, который оправился от страха и занял своё место рядом с водителем.

— Архипов, обеспечь! — скрывая улыбку, сказал Берзалов. Нравился ему мальчика, чем, непонятно, но нравился. — Кстати, ты в кого стрелял?

— Да тип там какой‑то шастал, — ответил Архипов так, словно извинялся за причиненное беспокойство. Была у него такая чёрта характера — извиняться за то, за что извиняться не надо было. Исключительно добросовестным был Архипов и очень правильным.

— Ну да… — согласился Берзалов. — Мне тоже кажется, что я видел, как блеснули глаза.

— Я глаз‑то не видел, я видел тень, — всё с той же серьезностью ответил Архипов.

— Я тоже видел тень… — только сейчас понял Берзалов.

— Думаете, следил за нами?

— А бог его знает, — ответил Берзалов, переживая свою промашку.

Значит, там был человек? — удивился он. Но ведь на самом деле человека я не видел.

И они понеслись в ночь дальше. Уже заметно рассвело, и серые майские сумерки делали мир привычным и узнаваемым, а связи всё не было и не было. Вместо этого эфир был наполнен шорохами и разрядами. А сканер так и не находил вероятного противника.

— Рябцев, давай мне связь с базой! Связь нужна!

Колюшка Рябцев хотел было сказать: «Не верю!» и поспорить горячо со вкусом, как он любил, но вовремя вспомнил, с кем разговаривает, и взялся за тангетку:

— Руслан, Руслан, я Алмаз, я Алмаз. Как слышите? Приём.

— Вызывай, вызывай, — велел Берзалов в ответ на недоумённый взгляд Колюшки Рябцева, который, должно быть, давно решил, что надрываться бессмысленно, потому что в эфире раздавался один бесконечный космический гул.

Страх, который было отпустил его, пока он ходил в школу, снова принялся теребить душу. И Берзалов стал сомневаться, правильно ли всё сделал.

* * *

Связи не было и в пять, и шесть, и в семь, а в восемь, когда они порядочно отъехали от Хмельца и когда распогодилось и даже из‑за облаков нет — нет да выглядывало солнце, Берзалов скомандовал привал. Он как раз приметил за берёзовой опушкой поляну и приказал двигать туда. СУО показывала отсутствие противника в радиусе пяти километров, а радиация была в норме, каких‑нибудь семь — восемь рентген.

— Федор Дмитриевич, выставь охранение. Разбей бойцов на двойки и займи позиции. Всем спать два часа.

Небо на юго — западе было тёмным и мрачным. Там то и дело сверкали зарницы без грома. Бронетранспортёры замаскировали камуфляжными сетями. Гуча испросив разрешения развести костёр, сбегал в речке, которая текла в овраге, и принёс два ведра воды для чая.

— Я, товарищ старший лейтенант, полагаю, что чайком мы себя можем побаловать?

Лицо у Гучи, как всегда, было несерьезным, на нём застыла смесь плотоядной ухмылки и готовности услужить.

— Можем, — согласился Берзалов, — смотри, чтобы только дыма не было.

— И не будет, будьте спокойны, — заверил Гуча, — я после недельного сидения в яме до сих пор напиться не могу. И зачем меня мама рожала?

— А чего так?

— Да ржавой селёдкой кормили, гады, а пить не давали. Я в жизни столько селёдки не ел и последние сутки точно не выдержал бы, почки вообще посадил, — пожаловался он с коротким смешком, тем самым давая понять, что добро помнит и не забудет до гробовой доски.

Гауптвахты, как таковой в виде здания, в гарнизоне, разумеется не существовало, её заменяла «яма» глубиной три с половиной метра, обустроенная, правда, лежаком и ведром. Сверху «яму» накрывали решёткой, а во время дождя — ещё и плёнкой, да и то только если караул снизойдёт. Режим, конечно, в отличие от «ям» для солдат противника, был мягким: кормили, как положено, три раза в день, а уж что давали, то это исключительно на совести коменданта. Так что Гучу, похоже, проучили, если не от души, то по крайней мере, с чувством выполненного долга, так чтобы пробрало до копчика и не тянуло нарушать воинскую дисциплину.