Атомный век

— А ты, капитан, давай тихонько обойди составы и найди соляру. Связь по результату.

— Есть, по результату, — согласился Русаков.

— И особенно не светись. Тихонечко, тихонечко, мало ли что… — и Берзалов ловко, как мячик, соскочил с брони.

* * *

Капитан Русаков совершил роковую ошибку. Поверив доводам старшего сержанта Гучи по кличке Болгарин и, не ведая всех прежних «достижений» рядового Бура, кроме его последнего залёта, велел его развязать и даже вверил ему боевое оружие, чего Берзалов ни за что не сделал бы, не потому что он был жёстче или прагматичнее, а потому что слишком хорошо знал Бура. Кроме всего прочего, Русаков считал, что старший лейтенант Берзалов слишком негуманно наказал рядового Бура. Связывать бойца, по мнению капитана Русакова, можно было только в том случае, если он предал родину и ему грозит трибунал. О себе любимом Русаков уже как бы и забыл, да и трибунал далеко и, вообще, он не про него, а про какого‑то совершенно другого Русакова, который, быть может, ещё и не народился на свет.

Основным доводом Гучи было то, что «элементарно не хватает людей». Он так и сказал «элементарно». Любил Андрей Гуча ввернуть «умное» словечко. У него даже была мечта, которой он ни с кем, кроме Бура, естественно, не делился, иначе бы засмеяли — даже его, большого Гучу, потому что люди вокруг больше привыкли воевать, чем марать бумагу. Дело заключалось в том, что Гуча хотел стать военным корреспондентом и тайком вёл дневник глубокой разведки, чтобы потом отнести его в бригадную газету и разом прославиться. Вот бы его похвалили и даже, возможно, взяли бы в штат. Тогда я покажу старшему лейтенанту большую дулю и напьюсь так, чтобы на душе полегчало, мечтал Гуча, справедливо полагая, что сокровенные фантазии рано или поздно сбываются.

Естественно, что он читал Буру свои заметки и через каждую строчку пытливо спрашивал: «Ну как?..» На что Бур, будучи человеком внутренних переживаний и твердых убеждений, сообщал своё мнение:

— Я бы не давал слабину в отношениях между капитаном и красавицей Зинаидой, пусть они друг — друга поцарапают!

— Но этого же не было?! — удивлялся Гуча, протестуя в глубине души против искажения действительности.

— Ну и что? Подумаешь? Зато колоритно! Ага?

— И то правда, — неохотно соглашался Гуча, что‑то черкая в своём блокноте. — Молодец, братишка! Хотя мама не одобрила бы.

Недаром его за глаза называли Щелкопёром, любил он это дело, хлебом не корми, дай бумагу и карандаш.

— А ещё… — между делом советовал Бур. — У тебя накала не хватает, именно там, где я с кабаном борюсь. Напиши, что старший лейтенант сдрейфил. Так и напиши. Мол, в овраг от страха сиганул и в грязи вымазался с ног до головы, а я, после того, как расправился с кабаном, вытащил его за шкирку, можно сказать, жизнь спас. И напиши, что он просил рядового Бура об этом случае никому не рассказывать и что потому и мстил этому же рядовому за своё унижение, но фамилию рядового не называй.

— Почему?

— Слава, она героя сама найдёт, — с чувством произносил Бур.

— А что, и напишу, — соглашался Гуча, которому особенно нравилось последнее замечание друга. — Меня летеха, между прочим, грозился на губу посадить, на селёдку и воду, — пожаловался он, хотя жаловаться ему, такому крупному и сильному, было не к лицу.

— Так и напиши, что ты родине служишь не за живот, а за совесть, и что всякие лейтенанты тебе не указ.

— Как‑как?.. — поспешно переспрашивал Гуча, боясь потерять нить рассуждений.

— Не за живот, а за совесть, — важно отвечал Бур, надувая щёки.

— А ещё как?..

— Не указ…

— О — о-о… правильно, — любовался своими каракулями Гуча. — Молодец, братишка.

— А главное, дави на то, что ты и есть главный герой, что без тебя глубокая разведка не вышла бы, ну и без меня тоже, — скромно добавлял Бур, снова надувая щёки.

— Ага… — соглашался Гуча, склоняясь над блокнотом. — А такой материал возьмут? — сомневался он, глядя в честные — честные глаза Бура.

— Конечно, возьмут. Даже с руками и ногами оторвут, — высказывался Бур, не испытывая ни капли сомнения.

— Лучше бы, конечно, чтобы руки и ноги при мне остались, — ворчал Гуча, улетая в своих мечтах в заоблачные дали, в которых он себя видел главным редактором большой и важной газеты, разъезжающим по степям и весям на новеньком бронированном «тигре» под охраной трёх танков типа Т-95 или Т-105. Тут тебе и шатёр, и шашлычки с холодной водочкой, а ещё пара — тройка самых красивых телефонисток из штаба. Ну и диван, конечно, дорогой, раскладной, кожаный, на котором можно было драть этих самых телефонисток. Чем не жизнь?

На что Бур презрительно говорил:

— Не бзди! Ты ещё Комолодуна не видел. Ага.